— Глупая, она потеряет все. Вид, голос, имя. Может быть, и себя.

— Лучше бы мы молчали.

Но самый старший из них сказал:

— Ее ждет другой путь. Посмотрите на мерцание под ее кожей — знак специй, это ее судьба.

И пока вода смыкалась над его головой, он указал мне путь.

Никогда больше я не видела морских змей.

Это было первое, что служение специям отняло у меня.

Я слышала, что и здесь, в Америке, в океане, что лежит по ту сторону красно-золотого моста в конце залива, также водятся змеи.

Я не ходила искать их. Мне запрещено покидать магазин.

Хотя… Я должна сказать вам истинную причину.

Я боюсь, что они никогда больше не покажутся мне. Что они не простили меня, ведь я выбрала специи, а не их.

Я подсунула последнее блюдечко под стеклянную витрину с безделушками и выпрямилась, уперев руку в спину. Оно утомило меня за считанные секунды, это старое тело, что я приняла, перед тем как оказаться в Америке, вместе со всеми его старческими немощами. Мудрейшая предупреждала об этом.

Я вспомнила и о других ее предупреждениях, которым тоже особо не придавала значения.

Завтра я выну блюдце, пустое и вылизанное до блеска, но не увижу ни чешуйки, ни малейшего их следа.

Хотя иногда я все же подумываю взять и попробовать — встать в вечерней мгле на берегу, в рощице кривых кипарисов, и под звуки ночных сирен и лая черных тюленей спеть для них. Я положу на язык талпарни, травку памяти и убеждения, и пропою слова заклинания. И если даже они не придут, я хотя бы попытаюсь.

Может быть, я попрошу Харона, того, что водит «роллс-ройс» миссис Кападия, Харона, чьи шаги, легкие, как смех, я уже различаю за дверью, отвезти меня туда в выходной.

— Леди, — говорит Харон, врываясь в дверь и занося с собой дух ветра в соснах и акхрота, белых кряжистых ореховых деревьев с холмов Кашмира, откуда он родом. — О, дорогая леди, я хочу вам кое-что сообщить.

Он будто парит над потертым линолеумом, ноги едва касаются пола. А сам светится неудержимой улыбкой.

Всегда он был таким. С самого первого раза, как он зашел в магазин, вслед за надменно-унылой миссис К. - когда он искал, складывал, нес покупки, и когда здоровался — всегда страдальческая нотка в его глазах как будто говорила: я в это только играю, и это не навсегда. И в эту ночь он вернулся один и сказал:

— Леди, пожалуйста, погадайте мне по руке, — и протянул свои мозолистые руки ладонями вверх.

— Я не умею читать будущее, — ответила я.

Это правда. Мудрейшая не давала Принцессам такого знания.

«Это разучило бы вас надеяться, — говорила она, — активно действовать и непререкаемо верить в специи».

— Но ведь Ахмад рассказывал, как вы помогли ему получить грин-карту, нет-нет, не отрицайте. А Наджиб Моктар, которого чуть не уволили, третьего дня он пришел к вам, и вы дали ему специальный чай — и, слава Аллаху, его босса перевели в Кливленд, а Наджиба поставили на его место.

— Это не я. Это дашмула, смесь из десяти корней.

Но он так и держал руки передо мной, такие натруженные и доверчивые, пока наконец я не спросила, кивнув на его мозоли:

— Откуда это у тебя?

— А, это. Грузил уголь на корабль, когда еще только приехал, а потом — в автомобильном магазине. Гаечные ключи, покрышки, железки и в промежутках дорожные работы с бурильным молотком и жидкой смолой.

— А перед этим?

Легкое дрожание в пальцах. Молчание. Потом он произнес:

— Ах да, перед тем. Там, дома, мы были гребцами на озере Даль, дед, отец и я, мы возили на наших шикара туристов из Америки и Европы. Однажды год оказался такой прибыльный, что мы даже натянули на сиденья красный шелк.