Ларт нажал на несколько клавиш сразу — я увидел, как болезненно сморщилось моё отражение на матовой поверхности блюда. Развлекаясь, я показал себе язык. Потом скорчил гримасу отвращения, которая, бывало, часами не сходила у Ларта с физиономии. Получилось на удивление похоже.

Раздухарившись, я придал своему лицу выражение мрачной мечтательности, с которой Ларт сидел за клавесином — и покатился со смеху, чтобы через секунду угрожающе сдвинуть брови. Тут вышла заминка, потому что у Ларта одна бровь была выше другой. Старательно гримасничая, я поднёс зеркальное блюдо к лицу, вгляделся в отражение — и отпрянул.

За моей спиной, там, в глубине гостиной, маячила в полумраке тёмная человеческая фигура.

Я оглянулся — и никого, конечно, не увидел. Тусклая лампа едва освещала ближайших ко мне Лартовых предков.

Уняв дрожь, я решился снова заглянуть в своё зеркало.

Тот, который там отражался, преодолел уже половину пути и находился теперь где-то у середины стола.

Я взвыл. Ларт, умолкнув было, через секунду возобновил свои упражнения. Тогда я бросился вон из гостиной и поспешно захлопнул за собой дверь.

За дверью осталась забытая мною лампа. К счастью, мой хозяин играл не переставая и этим дал мне возможность ориентироваться в темноте.

Вломившись в библиотеку, я несколько успокоился. Ларт бросил на меня невнимательный взгляд и извлёк из инструмента длинную резкую трель. Горели свечи по сторонам пюпитра, да поблёскивали золотом корешки массивных волшебных книг.

— Ммм… — начал я. И опять увидел того, что отражался. На этот раз в крышке клавесина, отполированной до блеска. Я замер с открытым ртом.

— Почему ты не докладываешь? — поинтересовался Ларт.

Он захлопнул ноты и резко повернулся ко мне на своём вращающемся стуле.

— Почему ты не докладываешь о посетителе?

Я молчал, не в силах выдавить из себя ни звука.

— Здравствуй, Легиар, — сказали у меня за спиной.

Мой хозяин поднялся.

— Здравствуй, Орвин, — сказал он со вздохом. Я уж отчаялся тебя увидеть.

Орвин, он же Прорицатель, имел привычку сидеть прямо, как шест, и постоянно потирать кончики пальцев. Ларт любил глубокие кресла и разваливался в них, как хотел.

— Он ржавеет, Легиар, — двадцать пятый раз повторил Орвин. Голос у него был напряжённый, какой-то жалкий, будто речь шла о чьей-то неизлечимой болезни.

— Ты не узнал ничего нового, — безжалостно констатировал мой хозяин.

— Ты не веришь мне…

— Нет, верю — и чрезмерно. Достаточно того, что я не уехал на острова, а сижу и жду от тебя вестей. И, клянусь канарейкой, это бесплодное ожидание…

— Я принёс тебе весть, Легиар! — почти выкрикнул Орвин.

Ларт поднял бровь:

— «Он ржавеет» — это ты хочешь сказать?

Орвин подался вперёд и заработал пальцами вдвое быстрее:

— Ты не веришь мне, Легиар… Ты раскаешься. Вот уже три дня меня мучит прорицание. Оно во мне, оно рвётся наружу.

И Орвин вскочил. Я, наблюдавший эту сцену из-за прикрытой двери, опасливо подался назад.

— Зажги огонь, Легиар! — вдохновенно потребовал Орвин. — Я буду прорицать!

— Сейчас? — желчно осведомился мой хозяин.

— Сейчас! — твёрдо заявил наш гость.

Ларт сбросил скатерть с низкого круглого стола, помещавшегося в его кабинете. Под скатертью поверхность столешницы была покрыта резной вязью полуразличимых символов.