– Без света мы тут застрянем надолго, – без улыбки промолвила Вихра.

Я разблокировала смартфон и поняла, что мы попрощались с меандром Арды восемь часов назад. Растерявшись, не смогла оценить, много это или мало. Да, восемь часов пролетели мгновением – затяжным, выматывающим и всё же мгновением, – но, прислушавшись к собственной усталости, я бы посчитала, что мы провели в недрах Кован Кая не меньше суток. Ещё и смартфон почти разрядился. А вот не надо было фотографировать и снимать ролики! Зря мы не захватили в Болгарию пауэрбанки. Как бы там ни было, я надела потяжелевший от грязи рюкзачок, и мы отправились к среднему проходу.

Миновали зал и по ступеням из расколотых валунов спустились в узенькую галерею. В отдалении зашумела вода. Ну, я бы решила, что мы прошли Кован Кая насквозь и слышим автомобильную дорогу, но Вихра заверила нас, что это журчит ручей и никакой дороги пока не ожидается. Шум то приближался, то отдалялся. Сам ручей не показывался.

Галерея расширилась, и мы увидели сравнительно ровный участок пути. Мгновением позже Вихра с плеском угодила в воду. От её сапог по гладкому полу прошла тончайшая рябь. Мы разглядели, что перед нами таится прозрачное озерцо. Даже высвеченное фонарями, оно обманывало наши утомлённые глаза, лежало совершенно неприметно, искажало свою глубину, а судя по тому, как долго тонула брошенная Вихрой галька, его глубина достигала пары метров. Пришлось свернуть и карабкаться по береговым валунам.

Ручей, питавший озерцо и следом из него вытекавший, прятался под каменным завалом. Когда же галерея ощутимо повела вниз, мы различили подобие сухого русла. В нём громоздились окатанные валуны разных размеров, словно пушечные ядра, подготовленные для пушек разного калибра, и Вихра сказала, что их в паводковые дни отшлифовал наш стеснительный поток.

Галерея уходила всё ниже, и вода, до того журчавшая под руслом, просочилась наружу. Смелея с каждым метром, ручей становился шире, показывал норов на редких порогах. Тесная галерея льстила ему, десятикратно усиливая издаваемый им шум. Я ждала, что ручей выхлестнется из русла, забурлит под стать преувеличенному рокоту и преградит нам путь, но вскоре убедилась, что в засушливый период он при всём желании неспособен превратиться в полноводную реку.

На берегу, высвеченные фонарями, вспыхивали зеленоватые сланцы с вкраплением серебристых жилок. Гаммер задержался отковырять камешек на память, и я поторопилась заговорить с Вихрой о сложностях спелеологии, чтобы отвлечь её от творившегося за нашими спинами вандализма. Разговор как-то не сложился, и я невпопад сказала:

– Здорово, что вы столько поколений в Маджарове!

Вихра вроде бы не собиралась отвечать, а потом я добавила, что по-своему завидую ей, и Вихра ответила. Призналась, что любит семью, но хочет вырваться из родительского дома, превратившегося для неё в тюрьму. Хочет забыть о распрекрасных прапрадедушках, бежавших в Малую Азию и обратно, потому что они выстрадали спокойную жизнь в Маджарове, а Вихра в нём задыхалась. Мечтала поступить в Софийский университет, наняться переводчиком. Если повезёт, уехать в Англию. Ну или в Германию. Страхил заставлял её работать в природоохранном центре, ведь центр стал наследием Костадиновых, и Вихра с папой постоянно ругались.

– Я бы уже уехала, но получила от тебя письмо. И с вами хорошо. То в горную библиотеку, то в Сеноклас. Теперь вот в пещеру. У вас всегда так весело?

Вихра, ускорившись, оторвалась от меня. Я подождала Настю, мы вдвоём подождали Гаммера, и Гаммер продемонстрировал нам крохотный обломок сланца. Обломок получился неказистый, но я почувствовала, что, овеянный нашими воспоминаниями, он будет отзываться ими даже много лет спустя, и улыбнулась.