В комнате остались только Труф и Майкл. Он немного посидел и поднялся.

– Майкл, подождите, – остановила его Труф.

Он галантно наклонил голову, ожидая вопроса.

– Предположим, я хочу вступить в круг. Что бы вы сказали мне в этом случае?

Майкл раздумывал над ответом недолго. Тщательно подбирая слова, он медленно произнес:

– Если вы когда‑нибудь соберетесь присоединиться к кругу, то знайте, что ни счастья, ни спокойствия вам это не принесет. Скажу больше, вам придется расстаться с надеждой обрести их и в своей дальнейшей жизни.

Он произнес это как судья, выносящий приговор. Труф слушала Майкла с кислой миной. «Монолог, достойный иезуита», – подумала она.

– Вы не верите в магию, Майкл, не верите в работу Блэкберна. Вы считаете, что мой отец был сумасшедшим. – «Тогда что ты тут околачиваешься, Майкл Архангел?» – хотелось крикнуть Труф.

– Отнюдь, – простодушно ответил Майкл. – Я думаю, что он был на верном пути. В том‑то все и дело, Труф, что каждое его слово – это истинная правда. Спокойной ночи. – Он галантно поклонился и направился к выходу.

Труф осталась совсем одна.

После стычки с Фионой и разговора с Майклом оставалось только одно – забыться во сне, но вместо этого Труф вышла на улицу и долго бродила по свежему вечернему воздуху. Она специально делала это, чтобы, вернувшись, сразу броситься в постель и заснуть. Когда Труф вернулась к себе, веки ее закрывались, поэтому, наскоро приняв ванну, она легла в постель и уснула, наверное, раньше, чем выключила ночник.

Проснулась Труф от ударов грома, так, во всяком случае, ей показалось. Она открыла глаза, и в ту же секунду блеснула молния, от которой комната наполнилась мутноватым серым светом.

В кресле у кровати сидел мужчина. Увидев его, Труф чуть не вскрикнула от ужаса. Не веря своим глазам, она пристально смотрела на него.

– Только не надо визжать, – сказал он страдальческим голосом. – Не люблю, когда женщины поднимают крик.

Снова блеснула молния, на этот раз уже далеко от дома. Прогремел гром, и тут же хлынул дождь. С неимоверной силой, заглушая удары грома, по стеклу забарабанили тяжелые капли. Труф успокоилась, она узнала ночного гостя. Заставив себя подавить охватившее ее оцепенение и ужас, Труф потянулась к стоящему у кровати ночнику.

– Не стоит, – предупредил Блэкберн.

Труф убрала руку. Если это сон («Да, конечно же, это сон», – твердило ей сознание), то он сейчас кончится. Труф старалась стряхнуть с себя наваждение, но все ее чувства говорили, что это явь. Труф посмотрела на кресло еще раз. Мужчина, точнее, его неясный силуэт, едва заметный в темной комнате, продолжал находиться в кресле.

– Чего ты от меня хочешь? – спросила Труф. Великолепно, она начинает разговаривать с призраками.

Снова сверкнула молния. Длинным змеиным языком она ворвалась в комнату и осветила Торна. Он был похож на свой портрет: те же джинсы и футболка, те же длинные светлые волосы, перехваченные лентой.

– Для начала я хочу получить назад свое ожерелье и перстень. Где они?

Труф так поразилась его голосу, что вначале даже не смогла вспомнить, где на самом деле лежат драгоценности. Она была в ужасе, все сознавала, и это был не сон. Поддавшись первобытному страху, она поверила, искренне поверила в то, что возвращение Торна Блэкберна из мертвых состоялось. Перед ней сидел ее отец.

– Они в багажнике моей машины, – наконец сказала она.

– Черт подери, мне не хотелось бы посылать тебя на улицу в такую проклятую погоду, – посетовал Торн Блэкберн. Слова его заглушили раскаты грома. Когда треск и грохот прошел, Блэкберн снова заговорил: – Принеси их в дом и оставь где‑нибудь.