Я почувствовал, как она взволнованно задрожала под моими пальцами.

— Вы будете гастролировать здесь, чтобы собрать необходимые суммы?.. Нет, не переставайте: вам же надо поддерживать репутацию страшнейшей сексуальной распущенности, а мне — поступать наперекор папочке. Но если так, то почему бы вам не начать гастроли в Далласском Малом театре в "Смерть берет отпуск" в заглавной роли? Я сумею это провернуть, а денег у папочки сверх головы.

— Увы, принцесса, врачи заверили меня, что даже в экзоскелете и часто подолгу отдыхая, я могу пробыть на Терре, не претерпев необратимых физиологических повреждений, одну неделю, с натяжкой две, но уже рискуя. Они подчеркивали, что мне особенно противопоказано… — Я оборвал фразу вместе с мыслью, которая ее подсказала. Среди видов деятельности, особенно мне противопоказанных по утверждению врачей, была и та, которой я занимался в эту минуту, и мне не хотелось внезапно усомниться в том, что мои психосоматические нужды мне известны лучше, чем врачам. Во всяком случае, не сейчас, когда я уже нахожусь на борту первобытнейшей из ракет, и отсчет времени начат. А потому я удовольствовался тем, что сказал:

— Нет, принцесса, здесь я ни в каких спектаклях участвовать не намерен.

Она не возобновила эту тему и как будто не заметила моей оборванной фразы. От сгущающегося мрака, а, может быть, и от моих тонких манипуляций глаза Рейчел стали больше, исполнились сияния. Ее голос порывисто вибрировал.

— Знаешь, Черепуша, я, кажется, в тебя влюбляюсь. Еще в детстве меня вдруг охватывало отчаяние, и я мечтала, что ко мне в облике темного рыцаря явится Смерть и унесет меня. Я заиграла до дыр три пленки с шубертовской пьесой "Смерть и дева". И вот теперь ты здесь. Ты совсем как Смерть в "Седьмой печати" и ведешь меня в грезовом танце — то есть если бы Макс фон Сюдов играл не Рыцаря, а именно Смерть. Послушай, Черепуша… нет-нет, не останавливайся… А как же ты раздобудешь здесь деньги для спасения своего театра? Я бы тебе дала, если бы папочка не скряжничал, чуть речь заходит о моих карманных расходах.

— Открою тебе тайну, Рейчел-Вейчел, — сказал я несколько осевшим басом, потому что она просунула три пальца между моими экзоребрами и трепетно водила ими по моей груди. Какого черта! Я и так наговорил ей куда больше, чем собирался, так почему бы и не прирезать свинью до конца, как выразился бы Эльмо. — До того, как мой дед улетел из Испанского Гарлема, он купил у впавшего в нищету старателя-алеута заявку на разработку ископаемых вблизи Йеллоунайфа в Канаде… то есть Амарильо-Кучильо в Северном Техасе. Считалось, что заявка эта — пустышка, но алеут, купивший ее у индейцев племени кри, подробно исследовал район и обнаружил, что именно там находится Пропавший Уранинитовый Шурф Чокнутого Русского, и он нанес на карту точное местоположение. Мой отец бережно хранил заявку и карту, как тайный козырь, чтобы в час нужды вернуть благосостояние роду Ла Крус. Пока продолжался Интердикт, Они были бесполезны, но теперь, когда он снят, а для нас и всего Мешка настали тяжелые времена, отец послал меня сюда продать заявку или предъявить права на прибыли, если за этот срок кто-то еще отыскал шурф и начал противозаконную разработку.

— О! Папочка у тебя, Черепуша, наверное, самый последний… мечтатель, — томно прошептала Рейчел-Вейчел. — Нет, я знаю, что у тебя все получится, — поспешила она добавить, и темное изумление в ее глазах достигло предела. — Поцелуй меня, Черепуша.

Осторожно наклонив голову так, чтобы не прикоснуться к ее лицу ни титановыми пластинами щек, ни подбородочной скобой, я прижал свои губы к ее губам. Ее пальцы заскользили по моей спине между титановой позвоночной балочкой и решеткой экзоребер. Некоторое время мы, постанывая, целовались.