— Еще я догадываюсь, что вас назвали в честь поэта, — добавил я. — В честь Вейчела Линдсея.

— Как вы образованны и догадливы, капитан Череп! Вот уж не думала, что хоть кто-нибудь на земле — не говоря уж о небе — еще помнит "Китайского соловья" или "Капитана Бута".

— Рейчел-Вейчел, — сказал я, наклоняясь над ней, — первым большим поэтическим произведением, которое меня научил декламировать отец, было "Конго". То есть после "Лепанто" Честертона.

— Продекламируйте "Лепанто"! — приказала принцесса, но не успел я произнести "Каскады пенные…", как она меня остановила.

— Нет, не надо. Папочка и его команда сейчас явятся, а это стихотворение слишком длинно, как оно меня ни восхищает. Дайте подумать…

— Рейчел-Вейчел, — сказал я, а мои свободные пальцы легко пробежались по серебристому шелку, облегавшему ее бедро, — одна особенность этого пейзажа ставит меня в тупик — все эти конические башни.

— А! — нетерпеливо отмахнулась она. — Бывшие нефтяные вышки. Дед по сентиментальности пожелал сохранить их, но бабушка сочла вышки неэстетичными и потребовала, чтобы он накрыл их этими пеньюарными маячками — название придумала я. Пеньюары, вы, наверное, знаете, набрасывали, чтобы предохранить платье от пудры во время причесывания. Я бы предпочла ничем не прикрытую вышку — все-таки честнее.

— А эти две — побольше и поновее? — продолжал я. По-моему, придвигаясь к женщине, тактичнее говорить на посторонние темы. К тому же любопытство у меня действует на всех уровнях од- повременно, так что с пробуждением сексуального срабатывают и все остальные. — Две нефтяные вышки посолиднее?

— Я и сама не знаю, что это такое, — ответила Рейчел с сердцем.

— Когда их строили полгода назад, я спросила у папочки, но он отделался обычной нотацией: дескать, женщинам неприлично интересоваться наукой и техникой, их сфера — культура и религия. Раза два я попыталась подъехать к ним, но меня заворачивали назад. — Внезапно она выпрямилась (но прижала ладонью мою руку, которая добралась до ее талии), и в голосе ее зазвучал исступленный гнев, готовый перейти в рыдания. — Ах, капитан Череп! Вы представить себе не можете, как папочка меня душит, пряча под всей этой липкой учтивостью и рыцарственностью железную удавку патриархального Техаса! Мне кланяются, встают, когда я вхожу, отдают дань благоговения моей женственности, а я расплачиваюсь за это тем, что для меня под запретом буквально все, кроме глупых стишков и возобновления таких шедевров, как "Оклахома!", "Детки в Стране Игрушек" и "Волшебник Страны Оз" с техасской Дороти вместо канзасской. Честное слово, бывают дни, когда я руки готова на себя наложить! — Завершив эту вспышку, принцесса вновь хлопнулась на мою левую руку, на этот раз прикрыв ее своей правой, чтобы помешать ей отдернуться (отдернулась бы она, как же!), и откинула на нее прелестную, одетую серебряным туманом голову, чтобы еще успешнее чаровать меня темными озерами изумления.

— Ну, расскажите же мне еще что-нибудь, — обольстительно шепнула Рейчел. — Расскажите про особенности сценического искусства в Мешке. — Она слегка вздохнула (то есть настолько слегка, насколько это возможно для молодой женщины восьми футов роста) и добавила грустно: — Наверное, все вы тамошние актеры — звезды вроде тех, которые сияют сейчас над нами!

— Ну, что вы, принцесса, — ответил я (моя левая рука принялась чуть-чуть поглаживать ее обнаженное плечо, а правая возобновила свои странствования на цыпочках).