Эльмо глубоко затянулся марихуановым дымом, его глаза остекленели, потом лихорадочно засверкали, и он крикнул:

— А ну, мексы, марш вперед! Пошли, Черепуша, время! Трое карликов несли каждый по одному черному с серебряными ремнями пневмосаквояжу с моими пищевыми концентратами, запасными батарейками, зимней одеждой, париками и прочим. Они все еще поглядывали на меня с ужасом. Я последовал за Эльмо в десятифутовый проем, они юркнули в более низкий, чуть было не задев головой притолку, а моя смуглая красоточка порхнула за ними, гордо откинув головку.

И тут стало ясно, почему их спины согнуты.

Сокрушительность этого открытия вкупе с моими тщетными попытками отыскать векторные изменения в полу центрифуги, видимо, была причиной того, что я еле семенил на временно негнущихся пятифутовых ногах — во всяком случае, Эльмо оглянулся и воскликнул:

— Черепуша, сынок! Ты шагаешь так, будто в первый раз встал на ходули, или тебя хватил легкий паралич! Может, наша мексиканская дверь тебя чуток удивила. Но таков уж один из чудесных глубоко продуманных техасских обычаев, которые обеспечивают наш преславный образ жизни. Видишь ли, Черепуша, человек может почувствовать себя полностью свободным, только если вокруг в достатке людей второго сорта, чтобы он мог ими помыкать. Таков великий парадокс свободы, впервые открытый прото-техасцами, античными греками, которые могли сжигать рабов, сколько их душе было угодно. Хотя, по-моему, они не так уж чтобы очень их жгли до эпохи Нерона, а то и до открытия бензина.

— Да, кстати, Черепуша, — продолжал он, — буду весьма тебе обязан, если ты застегнешь свой плащик и нахлобучишь капюшон пониже. Мексы — суеверный народец. Даже если их киборгизировать, нелепые первобытные страхи все-таки приводят к коротким замыканиям. Моих троих ребят я устроил, а Лапонька — сучка хладнокровная, но мне не хотелось бы, чтобы из-за тебя в Далласе начались уличные беспорядки. История доказывает, что с человеком, впервые попавшим на улицы Далласа, может случиться что угодно — и частенько весьма и весьма скверное.

Я последовал его совету, но от словесного ответа воздержался и удовольствовался суровым взглядом по его адресу, втянув при этом щеки, чтобы усилить сходство моей головы с черепом. И бесшабашно прибавил шагу.

— Должен признать, паралич очень и очень активный, — заметил Эльмо.

Глава 2. ДАЛЛАС, ТЕХАС

Когда научным, инженерным и паравоенным коллективам международного мега-спутника Циркумлуна был отдан приказ перенести третью мировую войну в космос, они отказались его выполнять, полагаясь на хартии ООН. От отчаяния и в отместку стороны, воевавшие на Земле, перестали признавать ООН, наложили эмбарго на все грузы, предназначавшиеся для Циркумлуны — продовольствие, горючее, металлы, медикаменты и прочее, а также объявили вне закона взбунтовавшихся там граждан. Циркумлунцы, распоряжавшиеся космическими эскадрами и практически уже создавшие самостоятельную экономику на лунном сырье, объявили себя независимой нацией. Эту акцию "длинноволосых" восторженно приветствовали еще более длинноволосые космические бродяги — в свое время хиппи, битники, изгои, актеры, писатели, пачуко, апачи, цыгане и другие самозваные бунтари, паразиты (или симбиоты — это уж как взглянуть на дело) добропорядочных циркумлунцев, обитающие в собственном улье из дурапластиковых пузырей, подвешенных к Циркумлуне и известных под названием "Мешок".