— Недурная мысль, — заметил я, золотя пилюлю. Ведь меткость мексов, которую мне доводилось наблюдать, не оставляла сомнений, что метательные снаряды будут попадать в меня куда чаще, чем в чучела. — Если вы отыщете верный способ, чтобы люди в чучелах могли все время видеть сцену и не падать с нее. И если они будут выполнять мои указания с абсолютной точностью. И если у вас найдется пенопласт или хотя бы папье-маше для голов. И если у вас на примете есть умелец, способный изготовить хорошие карикатурные чучела…

Упоминать, что такой умелец имеется в моем лице, я не стал.

— Хватит если! — запротестовал Эль Торо. — Ты всегда сводишь на нет чужие идеи, особенно когда они означают, что тебе придется допустить на сцену еще кого-то!

Я поглядел вниз на Эль Торо. В первый раз он в моем присутствии позволил себе пусть даже легкое злоехидство. Неужели он всего за неделю заболел сценой? Впрочем, актерская профессия самая заразительная, а тщеславие и любовь к сплетням от нее неотъемлемы. Ну, да для звезды завистники обязательны.

— Вот уж нет, — кротко возразил я ему. — Не я ли предлагал, чтобы сеньориты Ламар и Моралес…

— А я тебе объяснил, почему это невозможно! — парировал он. — Женщины на сцене! Неслыханно! Ну, там в комической или эротической комедии… Но это же серьезная революционная драма!

— Серьезный революционный фарс, — поправил я. — И против твоей великолепной идеи есть одно непреодолимое возражение. Чучела Ламара и Ханта должны отмахиваться от меня шпагами, иначе поединок превратится в кровавое избиение.

— Но мои земляки обожают кровавые избиения! Бой быков, например.

— У быков есть рога, — напомнил я ему.

— Никакое это не препятствие! Вот погляди! — Эль Торо встал в позицию. — В левой руке я держу шест с головой, — продолжал он увлеченно. — Вытянутой правой машу шпагой, прикрепленной к длинной рейке, а перед моими глазами в одежде Ламара прорезано отверстие с однопрозрачным стеклом. Ханта может сыграть Эль Та-сито, — добавил он, назвав мекса, приставленного ко мне телохранителем. (В этот вечер мне удалось от него улизнуть.)

Кто-то засмеялся. (Как оказалось, Гучу.) Да я и сам еле удержался от улыбки, представив себе, как Эль Торо приводит в действие огромную куклу. К этому времени мы уже миновали часовых рядом с выключенным прожектором и шли по длиннейшей штольне, где мне пришлось наклонить голову — таким низким был свод. По сторонам торчали старинные крепежные стойки, поддерживающие чудовищные мегатонны каменных пород.

— Ты говорил про какую-то работу для меня, — напомнил я Эль Торо.

Актерский блеск угас в его глазах. Он кивнул на двух жилистых мексов, старого и еще постарше, которые горбились рядом с Гучу и смотрели на меня с явным страхом. Гучу сказал:

— Эти двое работали в больших вышках, которые тебя интересуют — да и нас тоже. Может, ты испытаешь на них свои гипнотические способности, как тогда на Педро Рамиресе.

Я подошел к ним, изогнув губы в дружеской улыбке. В ушах обоих были мозоли — память о киборгизации. Под лохмотьями виднелись шрамы от многочисленных ожогов — частью белесые, глянцевитые, частью сморщенные, извилистые.

Смерть — не идеальный символ для гипнотизера, хотя рано или поздно она и уводит нас со сцены неотразимым внушением. Мало кому ее присутствие служит надеждой и опорой.

Старика я загипнотизировал, но мне не удалось проникнуть в его заблокированную память, хотя он и начал еле слышно бормотать нараспев нечто нечленораздельное в том же ритме, как две строки "долбят и бурят", которые мне удалось выжать из Педро Рамиреса.