Эмблин поднял Дворец так высоко, что люди могли стоять, словно боги над облаками и наблюдать как стрелы серебра истязают планету под ними. Это давало неописуемое ощущение могущества.
А того, кто жил здесь слишком долго, убеждало в том, что судьба планеты должна лежать исключительно в его руках.
Как только гроза ослабла, официальный приём закончился. Квом позвонил в зал для игры по крупным ставкам и организовал для меня кредит. Я покинул вечеринку и направился туда, обнаружив несколько игроков из числа людей, виденных мной наверху. Я присоединился и несколько первых кругов играл осторожно, наблюдая. Я рано сбрасывал, потому что карта особенно не шла, но для меня всё равно было преждевременно затевать что-то серьезное.
Как гласит старая покерная поговорка, если, посмотрев вокруг стола, ты лоха не видишь, значит ты лох и есть. Я уже нашёл нескольких, игравших так, как будто деньги ничего для них не значили. Они надеялись, что в макушку их поцелует госпожа Удача вместо того, чтобы воспользоваться собственной головой и дополнить недостаток удачи хитростью.
Я наблюдал, как они делают ставки и сколько они ставят. Была пара безуспешных попыток блефовать, но блефующие отступали, когда их агрессивно атаковали повышением ставок. Это дало мне понять, что этих людей можно обмануть блефом. А повышавшие ставки, сопротивляясь блефу, могли стать жертвой никудышной, судя по открытым картам сдачи, таившей в закрытых картах сильную комбинацию.
Я начал с извлечения тридцати тысяч стоунов из своего кредита и выбрал эту сумму до двадцати двух до того, как начал выигрывать. Я выиграл круг блефом, вернувшись на исходные. На следующем круге я поймал полный дом, но этого не было видно на открытых картах, поэтому мой очередной блеф встретил энергичное сопротивление. Я начал повышать и удвоил мои деньги за один этот круг.
Пара игроков решила закончить на этот вечер, освободив места для Бернарда и Тейта. За столом и так было достаточно лохов, но мы были готовы принять и новых. То, что Бернард меня невзлюбил и то, что Тейт перенял неприязнь своего кузена, совершенно не мешало, как и то, что они опорожняли стаканы с таким же энтузиазмом, с каким Квом глотал канапе.
Другие игроки за столом увидели смену власти за столом и продолжили играть. Они проигрывали Джермейнам не проигранное мне. Я быстро понял, что они платят добровольный налог на роскошь, так как власть была у Джермейнов. Однако, если бы те разбрасывались своей властью так, как играли, они бы растратили её быстро и бездарно.
Тем вечером я поступил с ними очень некрасиво. Вообще-то, я бы не посчитал достижением оставить двух пьяных придурков без стоуна в кармане, но стричь их было такое удовольствие.
Они, видимо, никогда не сталкивались с реальным сопротивлением и продолжали требовать пачки фишек, выписывая расписки так беззаботно, что, если я правильно понял сведения о состоянии финансовых дел семьи, обирали сейчас собственных правнуков.
Я их обрабатывал до тех пор, пока в комнату не пришёл лично Эмблин и не аннулировал их кредит. Он был очень вежлив и они молча уступили. Другие участники тоже встали, явно радуясь возможности выбраться из мясорубки. Я собрал все фишки и расписки, аккуратно их сложил, взял колоду и начал её тасовать. Я сохранял совершенную невозмутимость, хотя выиграл достаточно, чтобы прикупить себе небольшой ликероводочный заводик и гнать на нем лучшее известное человечеству ирландское виски.
Эмблин сел напротив меня после того, как персонал казино выставил всех из зала и жестом попросил не уходить.
– Вы понимаете, мистер Донелли, что Джермейны вложили в игру полмиллиона стоунов и все они сейчас перед вами. Они играли моими деньгами и они их никогда не вернут. Это куча денег.
– Я знаю, полмиллиона ваших денег, триста тысяч с мелочью денег других людей. – Я подвинул на середину стола пять пачек фишек и положил на них сверху колоду карт. |