Гагарин колебался еще секунд десять, пока медленно шел к двери, видимо, лихорадочно придумывая причину, по которой он мог остаться, но, так и не придумав ничего, вышел из комнаты, которую Криббе перед самым отъездом сделал максимально похожей на кабинет.

Как только он вышел, двери снова распахнулись и вошли ученые мужи во главе с Шумахером. Я имел несчастье познакомиться со скандальным немцем, еще до поездки в Москву, но, к счастью, дальше знакомства дело не зашло. Теперь же он почему-то решил, что в отсутствии других представителей власти, которые почитай всем составом ломанулись за Елизаветой в Москву, можно прийти к Великому князю с какой-то проблемой. Это, конечно, было лестно, вот только, не совсем понятно, потому что в Петербург вернулся вместе со мной человек, действительно могущий принять решение, и у вице-канцлера было право некоторые вопросы решать полностью автономно. Но, вместо Бестужева, Шумахер пришел ко мне, и это очень интересный момент на самом деле. В глаза бросилась немного помятая морда лица шедшего за Шумахером господина, которого я не знал, и который, методом исключения, мог являться только Миллером. За Миллером шел Ломоносов. Вид у Михайло Васильевича был, мягко говоря, недовольный, и он с мрачным видом рассматривал кулаки, которые, скорее всего, и являлись причиной некоторой помятости лицо господина Миллера. Очень интересно и опять-таки не понятно, при чем здесь я. Войдя, все трое поклонились, приветствуя меня. Ну что же, скоро выясним, зачем вы сюда пришли.

В кабинет незаметно проскользнул Штелин, глядящий заинтересованно, по всей видимости пребывающий в неведении относительно причин появления здесь непрошенных гостей.

— Здравствуйте, господа, — я не приглашал их садиться, и сам продолжал стоять, разглядывая каждого их них. — Что привело вас ко мне?

— Ваше высочество, я хочу подать жалобу от лица Академии наук, и от лица господина Миллера на господина Ломоносова. Его выходки давно уже стоят у нас как кость в горле, но сегодняшнее происшествие перечеркнуло все предыдущие.

— Я так понимаю, причиной стал личный конфликт господина Ломоносова и господина Миллера, — Шумахер ответил согласием, я же только пожал плечами. — Ну так подавайте жалобу на высочайшее лицо, коим является ее величество Елизавета Петровна, в надлежащем порядке, я-то здесь при чем?

— Нам с господином Миллером хотелось бы, чтобы вы, ваше высочество, были в курсе причин конфликта, — быстро добавил Шумахер. — И смогли дать кое-какие пояснения ее величеству, когда жалоба дойдет до ее пресветлых очей. — Ого, ну, теперь хотя бы понятно, почему Шумахер все еще держится на плаву и имеет достаточно власти, чтобы кошмарить Академию наук. Лизоблюд он реально знатный.

— Так в чем причина конфликта? — довольно равнодушно спросил я, всем своим видом давая понять, что мне это не интересно.

— Он, — Миллер весьма пафосно указал на Ломоносова указательным пальцем. — Порвал мою статью, которую я готовил уже в течение года, и которая должна предшествовать выходу моей книги…

— Это не книга! — Ломоносов просто взревел. Похоже, господа ученые забыли, что я нахожусь с ними в одной комнате. — Это ересь, как она есть! Поклеп и унижение самой истории Российской! Как он вообще посмел прикоснуться к святому, к нашей истории? Как, я вас спрашиваю?

— Так, стоп, — я поднял руку, заставляя Ломоносова замолчать. — Я не понял. Господин Миллер пишет что-то по истории России?

— Он пишет пасквиль на историю России, — мрачно ответил Ломоносов, не глядя на меня, продолжая сверлить взглядом своих оппонентов.