Идиотский вопрос. Настолько идиотский, что Мэри готова была выцарапать Мартину его крошечные, близко поставленные глазки. Из всех однокашников Ната он был, наверное, наименее любимым и уважаемым. И то, что именно Мартин первым приехал выразить свои соболезнования, казалось самым настоящим оскорблением памяти мужа.

– Пока одна, – машинально ответила Мэри. – Кажется, сегодня должна прилететь моя сестра. И отец, – добавила она, продолжая недоумевать.

– Ты что‑нибудь ела?

Мэри только наклонила голову. Слова буквально застревали у нее в горле. Краем глаза она заметила в руке Мартина пластиковый пакет, в котором лежали кофе и булочки. Булочки Мартин выложил на тарелку, а кофе протянул ей.

– Я подумал, что тебе может что‑то понадобиться. Какие‑нибудь лекарства, еще что‑нибудь… – нерешительно проговорил он, но Мэри только покачала головой. Милосердие, сострадание вовсе не в характере Мартина. Даже сейчас он не знал толком, как себя вести.

– Я читал о синдроме отказа от пароксетина. Этот вопрос изучали в Морристауне. Четверо новорожденных с наркотизирующим энтероколитом…

– Я видела это сообщение, – перебила Мэри. – Но я не хочу принимать никакие сильнодействующие лекарства.

– Я так и подумал, – кивнул Мартин. – И все‑таки я привез тебе тайленол, – добавил он, криво улыбаясь, и протянул ей флакон с лекарством, но Мэри его не взяла.

– Это на случай, если тебя мучает головная боль.

«Превосходная идея! – подумала Мэри. – Заглушить головную боль, чтобы ничто не отвлекало меня от моего горя!»

– Ты хотя бы немного спала?

– Не знаю; кажется, спала.

Мартин опустился рядом с ней на колени, и Мэри обратила внимание на его бледную, усыпанную веснушками кожу, которая казалась особенно туго натянутой на крупном носу и широких, мясистых губах. Совсем не красивый, с рыжеватыми, начинающими редеть волосами, Мартин все же выглядел намного моложе всех своих бывших однокашников. Даже сейчас он напоминал озабоченного студента‑старшекурсника, а ведь ему уже за сорок. Мэри не сомневалась, что Мартин заметил кровавые пятна у нее на блузке. Он, однако, ничего не сказал, и она снова спросила себя, зачем он пришел.

– Ты знаешь, кто… кто это сделал? – задал Мартин еще один дурацкий вопрос.

– Конечно нет, – с горечью ответила Мэри. Уши у нее были словно забиты ватой, и собственный голос показался ей незнакомым и чужим.

– Но полиция хоть что‑то делает?

– Вероятно.

– Ладно, я позвоню в участок, подтолкну их немного. К тому же у меня там знакомые. Этого негодяя непременно нужно поймать!

– Не звони, – неожиданно сказала Мэри.

– Почему?

Мэри вдруг поняла, что не верит Мартину ни на йоту.

– Спасибо, но этим делом уже занимается мой адвокат.

– Понятно. И все‑таки я считаю, что этого парня обязательно нужно арестовать. Ну‑ка, выпей еще… – добавил он, указывая на чашку с кофе.

Мэри послушно отпила еще глоток.

Из всех товарищей и коллег Ната Мартин Рэндо, пожалуй, единственный, о ком можно было сразу сказать – его ждет блестящая деловая карьера. И действительно, сразу после своего переезда в Калифорнию Мартин круто пошел в гору. Он чуть не по себестоимости скупал мелкие фирмочки, подвизавшиеся на поприще современных биотехнологий, оплачивая их производственные издержки из бездонного колодца правительственных грантов и частных фондов. Однажды Мэри тоже обратилась к нему с просьбой о финансировании небольшого проекта, но Мартин ей отказал, причем, похоже, извлек из своего отказа массу удовольствия.