После всего, что произошло, ему казалось – он должен поближе познакомиться с Головой, чтобы начать относиться к ней не как к экспериментальному материалу, не как к неодушевленному предмету, а как к живому, разумному существу. Лишь привязанность, симпатия или на худой конец обычное человеческое сочувствие могли оправдать не только его решение оставить Голову в живых, но и опасную игру, которую, вторично рискуя карьерой, он затеял со всесильным агентством.
Информации в личном деле оказалось довольно много: два диплома, свидетельство, куча газетных вырезок и кое‑какие медицинские справки. Это было тем более удивительно, что о ранних пациентах «Икора» сведений сохранилось прискорбно мало. А если речь шла о телах и головах, замороженных в 60 – 70‑е годы XX столетия, то есть задолго до того, как информация стала оцифровываться для компьютерной обработки, о них вообще не было известно практически ничего, если не считать имени, возраста и регистрационного номера.
Из личного дела Гарт узнал, что доктор Шихэйн получил диплом медицинского колледжа Лос‑Анджелесского университета, диплом Американской академии семейных врачей и свидетельство о зачислении в ординатуру больницы «Синайские кедры», где он собирался защищать диссертацию на звание доктора философии.
– Да, парень даром времени не терял, – пробормотал Гарт.
Была в деле и газетная заметка с цветной фотографией, на которой доктор Шихэйн снят рядом с губернатором Калифорнии на церемонии открытия бесплатной больницы в малообеспеченном районе Лос‑Анджелеса. «Губернатор Дэвис – за улучшение бесплатного здравоохранения», – гласил заголовок. Губернатор был высоким, подтянутым мужчиной с крошечной головой, густыми серовато‑седыми волосами и хитрой улыбкой профессионального политика. Одну руку он положил на плечо доктору Шихэйну, который тоже улыбался, но более простодушно и открыто.
Гарту доктор показался достаточно симпатичным. У него были непослушные, соломенного цвета волосы, прямой тонкий нос и выразительные темно‑карие глаза, в которых светились теплота и ум. Судя по выражению лица, чувствовал он себя немного не в своей тарелке. Что ж, подумал Гарт, хорошо, что у нас есть его портрет. После стольких лет хранения в состоянии глубокой заморозки черты лица Шихэйна, что называется, «поплыли», но теперь можно было восстановить его прежний облик.
Несколько десятков вырезок были посвящены обстоятельствам трагической гибели доктора, застреленного в Лос‑Анджелесе неизвестным преступником, которого так и не нашли, а также решению его жены заморозить голову сразу же после убийства.
Последняя по времени статья из специализированного медицинского журнала была датирована 2030 годом; в ней доктора Шихэйна называли только «Голова», и никак иначе, словно он утратил имя и превратился просто в экспонат, в диковинку из кунсткамеры. Несколько специалистов обследовали его, пытаясь определить, какая часть живых тканей необратимо повреждена в процессе замораживания.
– Увы, судьбе было мало одной жертвы, – вздохнул Гарт, обнаружив на экране ссылку на личное дело Дуэйна Уильямса. Материалов по донорскому телу наверняка намного больше, но Гарт не хотел просматривать их сейчас. Может, как‑нибудь в другой раз, когда у него будет подходящее настроение.
Гарт уже собирался отключить компьютер, когда раздался негромкий сигнал веб‑камеры, и он поспешно нажал кнопку на столе, чтобы вызов не разбудил Клер в спальне.
– Ты все еще на работе?! – удивленно воскликнул Гарт, увидев на экране Персис. – Как там… дела?
– Сегодня вечером привезли антибиотики. Мы поставили капельницу.
– Как его состояние?
– Температура сразу опустилась. Сейчас она близка к нормальной.
Это сообщение обрадовало Гарта. Он не думал, что контрабандные антибиотики сработают так быстро. |