Вот он и есть Вова Климов. Повернул к воспитательнице оттопыренное ухо, еще и ладонь к нему приставил:

— Что? Что? Не слышу!

Ее не разозлишь. Негромко повторила:

— Рубашку постирай, пятно на животе.

— Да ну еще. Меня вот-вот возьмут отсюда, будет у меня другая рубашка, сто рубашек. Совсем уж скоро отец заберет. — Вова победно оглядел всех. Они-то останутся, а его-то возьмут. — Не хочется мне стирать, так дохожу.

Эх, счастливый ты, Климов! Ты уже почти не здесь. И блаженно щуришь свои нахальные глаза. Они видят дом. Лампу над столом. Или бананы на кухне. Или сто рубашек в шкафу. Свой дом уже почти принял Вову Климова.

А Галина Александровна почему-то видит другое — пятно на животе Климова. Он испачкал рубаху, когда лез через забор, — обычное дело.

— Пожалуйста, будь добр, Вова, все-таки выстирай. Я прошу.

Когда на Климова кричат, он не слушается. Но она просит, эта новая воспитательница. И Климов вздохнул, стянул рубаху, вразвалочку пошел в умывалку.

— А я тоже постираю рубаху, — подвернулся откуда-то Слава Хватов, — и джинсы постираю.

Что за радость мальчишке стирать? Гоша удивлялся. Но этот секрет легко разгадывается: никто не любит ложиться спать. И все долго плещутся в умывалке. Климов деловито намыливает рубаху, большой кусок мыла норовит выскользнуть из рук, но Вова крепко вцепился. Уши торчат в стороны, зубы торчат вперед. И глаза смотрят жестко, непримиримо. Гоша сразу почувствовал: с Климовым держи ухо востро, не зевай, когда Климов близко. «Хорошо, что этого Климова скоро заберут», — так подумал Гоша. И все-таки зазевался. А Климов тут же ловко облил его ледяной водой. Одна секунда: подставил палец вплотную к крану, очень точно направил струю Вова Климов. И сразу Гоша стал мокрым до нитки. А все вокруг сухие.

— Новенький! — хохочет Климов. — Неси тряпку, вытирай лужу! С тебя натекло!

Гоша не такой человек.

— Еще чего? — Надо сразу не поддаваться. Климов норовит его победить. Сядет на шею, не сбросишь. Гоша раздельно, твердо сказал:

— Кто налил, тот и вытрет.

Он отвернулся к своему умывальнику. Сделал вид, что мокрая одежда ему не мешает. Хотя рубаха прилипла к спине, а штанины к ногам. Не доставит он удовольствия этому лопоухому Климову. Гоша стал энергично чистить зубы. А Климов ничего не сказал, только прострелил новенького взглядом. Война? Ну что ж, значит, война.

В соседней умывалке визжали девчонки.

— Ира! Отдай мое мыло! Ну отдай же! Ой, укатилось!

— Смотрите, девочки, Лида Федорова опять голову моет!

— А я люблю голову мыть. — Лида отвечает миролюбиво.

— Она своими волосами хвалится, — беспощадно припечатывает Ира Косточкова. — А нечего выставляться — обычная рыжая.

Гоша нарочно долго умывается, чтобы не объясняться больше с Климовым. Но Климов подошел вплотную:

— Не вытрешь, значит, пол? — И слегка напер грудью. Все прислушивались, никто не вмешивался.

Гоша упрямо покачал головой. Нет, он не будет подчиняться Климову. Старался смотреть смело в глаза, недобрые, хмурые. Эх, нет рядом Стасика! Остались бы от этого Климова рожки да ножки.

— Ну что же. Не вытрешь, не надо. Значит, займется этим Китаев. Ты не против, Китаев?

— А чего? Трудно, что ли? — Улыбка у Алеши Китаева, впрочем, была жалкая. Совсем не такая, как днем, когда он разговаривал с Галиной Александровной. — Разве трудно?

Глаза Климова блеснули в сторону Гоши.

— Видишь? Совсем нетрудно.