Глинди с готовностью кивнула.

— Я буду осторожна. Обещаю. — Она повернулась к Деврасу, наклонила голову и пробормотала: — Прости. Прости за то, что Земля причинила тебе боль.

— Мне не больно. Я знаю, что ты не хотела этого. Все хорошо, Глинди.

— Прости за экипаж, Рэйт.

— Ничего страшного. Всякое случается. Девочка стояла не смея поднять глаз, и невозможно было дольше сердиться на нее.

— Теперь вам никуда нельзя идти. Вы должны остаться здесь.

Уэйт-Базеф рассмеялся.

— Нет уж. Завтра утром мы продолжим путешествие пешком. Мы обязательно пойдем, девочка. Никаких сомнений.

Глинди ничего не ответила, но было ясно, что в этот момент она была самым несчастным человеком на земле.

Уэйт-Базеф разжег огонь, и при его свете Деврас спустился к реке, где смыл грязь со своего тела. Холодная вода немного успокоила боль на обожженной коже. Тем временем Гроно постирал его одежду и повесил над огнем сушиться. Деврас вернулся к костру, завернутый в одеяло и смазанный целебной мазью Уэйт-Базефа. Снадобье сразу же принесло облегчение. Вскоре все снова легли спать. Глинди заползла под одеяло Каравайз. Деврас, измученный пережитым, мгновенно погрузился в сон, как будто провалился в черную жижу бурлящей Земли.

Наутро, когда все уже встали и занимались сбором уцелевших вещей, Деврас почувствовал чудодейственность мази Уэйт-Базефа. Волдыри и опухоль бесследно исчезли. Осталась лишь легкая краснота, которая, по уверению чародея, должна была вскоре пройти. Но у Девраса было достаточно дел, чтобы отвлечься от этих мыслей.

Лошади, экипаж, почти все вещи пропали. Остались постели, мешок с провизией и посудой, несколько инструментов, простое оружие, одежда, включая содержимое карманов, посох Гроно, а также загадочное, но крайне необходимое содержимое спасенных в последний момент кофра и саквояжа Уэйт-Базефа. Весь груз был равномерно распределен между путниками. Уэйт-Базеф любезно отрубил высокие каблуки с туфель Каравайз, и затем все вместе отправились в путь, будучи счастливы уже тем, что покидают неприятное для них место.

Погода стояла прекрасная, солнце ярко сияло, и идти было легко. Шагая в тени деревьев по берегу Иля, они время от времени устраивали привалы, чтобы дать Глинди передохнуть, хотя она не жаловалась и ни о чем не просила. Наученная горьким опытом, она говорила мало. Но к полудню в ее поведении стало проявляться растущее беспокойство. Прошло еще несколько часов, маленькая Глинди не на шутку разнервничалась: ведь они шли туда, где в кровавой резне погибли все ее сородичи, и страх уже разъел вновь обретенную уверенность. Шаг ее замедлился, она стала просить остановиться на отдых.

Солнце уже клонилось к закату, когда путники встретили группу итчей, у которых они пополнили свои запасы хлеба и чечевицы. Итчи, лесные жители, бежали от надвигающейся опасности, их путь лежал к побережью. Они говорили по-древнеюмски, точнее, на одном из его диалектов, на котором говорит беднота. Итчи рассказали, что надвигается Тьма и что они поплывут на Стрелл, туда, где, как обещала им Земля, им будет хорошо. Глинди, искренне опечаленная расставанием со своими десятипалыми друзьями, к всеобщему облегчению, все-таки присоединилась к итчам.

В этот день путники встретили еще одну группу итчей, караван туросов, семью фермеров-людей и чету веми, общающихся только жестами. Все говорили только о постигшем Далион несчастье. По их словам, Тьма была совсем рядом, всего в сутках пути, однако никто из них ее не видел.

Прошло около двенадцати часов с момента бегства пленников. Снарп выехала на поляну, остановила уставшую гнедую, за уздечку и седло на которой дорого пришлось заплатить несчастным жителям деревушки, так некстати попавшейся ей на пути, спешилась, посадила на плечо квиббида и опустила свои желтые глаза на след, оставленный колесами.