Накидка соскользнула к его ногам. Быть может, он вернет забытое этим юношей одеяние, и, когда встретятся их пальцы, он сможет взглянуть ему в глаза и...

С таким могуществом, сосредоточенным в его руках, не будет ничего невозможного, чего он не смог бы осуществить.

* * *

Тони не был уверен, что именно побудило его покинуть свою комнату в цокольном этаже в то утро, но что‑то заставило его проснуться и вывело на улицу. Две порции кофе и несколько горячих булочек с шоколадной глазурью в маленькой кафешке ничуть не приблизили его к решению этой загадки.

Засунув руки поглубже в карманы куртки, он стоял на углу Йонг и Блуар, ожидая, когда сменится сигнал светофора, и невольно подслушивая разговоры вокруг и пропуская мимо ушей проблемы яппи[6], все внимание обратив на ватагу уличных мальчишек, сетующих на холодную погоду. В такое время года те, кто жили в парках или под навесами автобусных остановок, были в первую очередь озабочены проблемой выживания в течение грядущей зимы, и только потом – добычей еды, сигарет или крохи наличных денег. Они говорили о том, где можно было бы разжиться мелочью; где лучше всего попрошайничать, обмануть, какие входы безопаснее; у какого полицейского поубавилось прыти: кого схватили; кто отдал концы. Тони просуществовал на улице почти пять лет и понимал, из какого разговора можно извлечь нечто серьезное, а какой был всего‑навсего пустой брехней. Однако не услышал даже намека на что‑либо, заставившее его так нервничать.

Ссутулив худые плечи, он шагал по Блуар‑стрит. Новая куртка, купленная на настоящие, безукоризненно честным путем заработанные на постоянной работе деньги, была достаточно теплой, но для того, чтобы покончить со старыми привычками, понадобится еще некоторое время. Даже после двух месяцев он по‑прежнему не был полностью уверен в полученной работе, опасался, как бы она не исчезла столь же внезапно, как и появилась, вместе с этой комнатой, теплом, регулярной едой... и Генри.

Генри доверял ему, верил в него. Тони не знал почему, да это его не слишком‑то и заботило. Доверия и веры было достаточно. Генри Фицрой стал его спасительным якорем. Он не думал, что это как‑то связано с тем, что Генри был вампиром, хотя должен был признать, что это было чертовски непонятно, но ни в коей мере не беспокоило его, так как секс с ним был лучшим в его жизни, и при одном только воспоминании о нем его бросало в жар – он думал, это в большей степени было связано с тем, что Генри был просто... ну, был Генри.

Странное ощущение, погнавшее его из дому на улицу, ничего общего не имело с Генри, по меньшей мере, не напрямую. Свои чувства к Генри он всегда мог определить.

Остановившись перед оградой Страховой компании, Тони потер виски и пожелал, чтобы это ощущение поскорее исчезло. Днем в это воскресенье он собирался заняться делами поинтереснее, чем гадать, что явилось причиной неприятных мурашек, бегающих вдоль хребта.

Он врос каблуками в бетон и принялся наблюдать за людьми, шагавшими мимо. В какой‑то момент внимание его привлекла семейная пара с малышом в зимнем комбинезоне, сидящем в детском рюкзачке за спиной у отца.

Малыш с восхищением глазел на человека, идущего за его родителями, хотя, насколько мог судить Тони, тот вовсе не пытался привлечь внимание ребенка. Он с виду тоже казался неплохим парнем: совсем немного седины в волосах, крючковатый нос не так уж его и портил – в общем, Тони он показался довольно привлекательным.

«Похоже, ему нравятся дети. Уверен, что он уставился на того... того... Боже правый, нет!»

Под голубой вязаной шапочкой с узором из смешных желтых утят лицо малыша вдруг как‑то странно одеревенело.