«Высушенное» – вот единственное слово, которое соответствовало описанию лица под полотном. У человека, лежащего в гробу, были высокие скулы и резко очерченный подбородок, что выдавало в нем обладателя сильного характера.

Доктор Ракс с шумом выдохнул воздух, не сознавая, как долго он удерживал дыхание, и почувствовал, как напряженность постепенно отпускает его мышцы.

– Что вас так удивило? Быть может, вы ожидали увидеть Белу Лугоши[1]? – сухо осведомилась Рэйчел Шейн; вопрос был предназначен только ему.

Взгляд, который обратил на нее доктор, был преисполнен наполовину ужасом, наполовину – чрезвычайным изнурением, что заставило женщину почти мгновенно пожалеть о сказанном.

– Теперь мы можем наконец отправиться по домам? – спросила она намеренно беспечным тоном. – Или вы хотите закончить исследование, рассчитанное на пару лет, за один вечер?

Он этого хотел. Доктор Ракс увидел, как его рука потянулась к спеленатому полотном телу и застыла над полоской ткани с иероглифами. Он отдернул руку.

– На сегодня заканчиваем, – сказал доктор, распрямляясь и слегка повышая голос, чтобы остальные не заметили, с каким трудом ему приходилось выдавливать из себя слова. – Продолжим в понедельник. – Затем он повернулся и, прежде чем смог бы изменить свое намерение, большими шагами вышел из лабораторного зала.

* * *

Он громко бы рассмеялся, будь это возможно, поскольку не способен был уже сдерживать возбуждение. Его тело все еще было сковано, но как только ворота его тюрьмы раскрылись, его ка вышла на свободу.

Свободна... свободна... насытиться...

2

– Мое имя Озимандиас, о Царь Царей: взгляни на творение рук моих, повелитель, и ужаснись!

Детектив‑сержант Майк Селуччи уставился на свою подругу.

– Что за ерунду ты несешь?

– Ерунду? Вовсе даже не ерунду. Я раздумываю о монументах, которые человек воздвигает человеку.

Поправив очки, Вики Нельсон наклонилась вперед, не сгибая ног, и прикоснулась обеими ладонями к тротуару.

Селуччи фыркнул при виде столь вульгарной демонстрации гибкости – очевидно, предназначенной для напоминания ему о его собственных ограниченных способностях, запрокинул голову и посмотрел вверх, в сторону башни‑небоскреба «Канадских новостей». Перспектива, которая открывалась перед ними, находящимся у основания башни, одновременно и укорачивала ее, и делала безграничной; радиоантенны, увеличивавшие ее высоту, скрывались за помещениями ресторанов и смотровыми площадками.

– Коровья жвачка, – проворчал он. – И я предполагаю, что ты имеешь в виду человека скорее в расовом смысле, чем в генетическом.

Вики пожала плечами – жест почти незаметный в ее позе.

– Может быть, и так. – Она выпрямилась и усмехнулась. – Но недаром же ее называют высочайшим в мире фаллическим символом.

– Продолжай фантазировать. – Майк только вздохнул, когда его подруга, ухватившись за левое колено, потянула ногу вверх до тех пор, пока та не поднялась под углом, превышающим девяносто градусов. – И кончай красоваться. Ты готова взбираться на эту штуку?

– Просто жду, когда ты закончишь разминку.

Селуччи зловеще улыбнулся.

– В таком случае приготовься глотать за мной пыль.

Многие благотворительные организации использовали одну тысячу семьсот девяносто ступеней башни «Канадских новостей» для сбора средств; те, кто взбирался наверх, получали определенную денежную премию. Спонсировал этот подъем «Кардиофонд»; на старте оба, Вики и Селуччи, начали с измерения пульса.

– Вы убедитесь, что подъем не так уж сложен, – сказал им волонтер организации, записывая скорость ударов сердца Вики на листке бумаги.