Изменить размер шрифта - +

     Крестьянского роду парни по им  известным приметам усекли -- среди леса
не песок, а грязь оттого, что были эдесь прежде огороды, может, и пашни. Меж
столов и подле  раздачи грязь вовсе  глубока и вязка. Питающийся народ одной
рукой  потреблял  пищу,  другой  цепко  держался  за доску  стола,  чтобы не
соскользнуть в размешанную жижу,  не вымочить  ноги. Впереди день строевых и
прочих занятий на сибирском, все круче  припекающем морозе.  Деловитый  гул,
прерываемый выкликами и  руганью, ходил над  обширной площадкой,  называемой
летней  столовой, продлившейся до зимы. Звяк посуды,  звон тазов,  бренчанье
ковшиков о  железо, выкрики типа: "Быстренько! Быстренько!  Н-не  задерживай
очереди!", "Сколько можно прохлаждаться?", "Пораспустили пузы!", "Минометная
рота!  Минометная  рота!",  "Отойди  от  окошка, отойди, сказано,  не  мешай
работать!",  "3-з-заканчивай прием пищи!",  "Поговори у меня, поговори!", "А
пайка  где? Па-айку-у спе-орли-ы-ы!", "Взвод,  на построение!", "Быстренько!
Быстренько! Освобождать  столы!", "Жуете, как  коровы! Пора  закругляться!",
"Э-эй, на  раздаче, в рот  вам пароход,  в  жопу  баржу! Вы  когда мухлевать
перестанете?    Когда     обворовывать     прекратите?",     "А-атставить!",
"Поторапливаемся! Поторапливаемся!". "Да сколько можно  повторять?  Сказано,
значит, все!".
     Мест  здесь, как и во  всех  людских  сборищах,  как и  везде в  Стране
Советов, не  хватало.  Люди толпились у раздаточных  окон кухни, хлеборезки,
заняв стол-прилавок, держали за ним оборону.  Получив кашу в обширные банные
тазы  из черного железа,  стопки скользких мисок,  служивые с  непривычки не
знали, куда с ними притиснуться, где делить хлеб, сахар, есть варево.
     "Сюда!  Сюда!  Эй, карантинные,  сюда!" --  послышалось  наконец  из-за
крайних столов  от лесу,  и  новобранцы,  пытаясь  обогнуть грязь, мешковато
потрусили на зов. Пока не сложились команды, не разбились  люди на  десятки,
карантинный контингент,  еще не связанный расписаниями, режимом,  правилами,
кормили  в последнюю очередь, и насмотрелись, наслушались ребята всего. Вася
Шевелев,  успевший  уже  вдосталь  "накомбайнериться" в  колхозе,  как он  с
усмешкой  пояснил, глядя  на здешние порядки, покачал головой  и с  грустным
выдохом внятно молвил: "И здесь бардак".
     Возникали стычки,  перекатно  гремел  мат,  сновали  воришки,  больные,
изможденные люди  подбирали крошки,  объедки со  столов и под  столами. Там,
куда не доставала  обувь  стесанными подошвами, на ничейном месте, украдчиво
выросшая, кучерявилась стылая мокрица, засоренная рыбьими костями.
     Военный люд рассеялся, за столами сделалось просторно, однако никак  не
могли  парни  приспособиться  одновременно  есть  и  держаться за  нечистые,
обмерзлые  плахи.  Бывалые  бойцы, уже  одетые  в  новое  обмундирование, на
занятия не спешившие, позавтракав, облизав ложки и засунув их за обмотки иль
в  карманы,  посмеивались  над новичками, подавали  им  добродушные  советы,
просили  закурить, которые постарше  бойцы, значит  и  подобрей, наказывали:
Боже упаси стоять в грязи меж столами или  оплескаться похлебкой -- сушиться
негде, дело может кончиться больницей, а больница здесь.
Быстрый переход