До земли далеко, дух захватывает, как представишь, сколько падать. Но девочке совсем не страшно. Ее держат сильные руки, они не уронят, не обидят. Других – может быть, но не Тагрию. От этого и оттого, что грифон несет ее домой, хочется смеяться и плакать. Хочется лететь бесконечно, а потом бесконечно сидеть у костра и слушать рассказы, чудесные и пугающие, о жизни магов – Тагрия никогда больше не скажет «колдунов». О Силе, с которой можно разводить огонь без кремня и вызывать дождь, ранить и лечить, и слышать мысли, и говорить с грифоном.

О страшной Силе, которая питается кровью, которая забрала бы и кровь Тагрии, если бы ее не спас он. Высокий мужчина в блестящей одежде, с короткими черными волосами и темной кожей, мрачный и злой – но Тагрия знает, как он умеет смяться. Он смеется так, как никогда не смеялся отец, как не смеялся даже дедушка, он как будто бы сам себе удивляется: почему это я смеюсь? И Тагрия не боится ничего. Пока он рядом, никто не сможет ее обидеть. Никто в мире. В костре веселятся огоньки, красные, желтые, синие, они пляшут, как девушки на деревенском празднике, мелькают яркие юбки, глаза слипаются, но Тагрия не хочет спать. Она прижимается головой к его локтю и спрашивает – первое, что придумалось, лишь бы он рассказывал подольше. От него пахнет дымом, и потом, и грифоном. Никогда с тех пор, как умерла мама, Тагрии не было так хорошо.

Девочка села в кровати. Затрясла головой, изо всех сил протерла глаза. Ей показалось, или где-то кричал грифон? «Не может быть, мне просто приснилось», – подумала она, но сердце билось сильно-сильно. Испугавшись, что его стук разбудит брата, Тагрия выбралась из постели. Подошла к окну. Отодвинула тяжелый ставень.

Темно, как в закрытом погребе. Небо спряталось за густыми тучами – не разглядеть, есть ли там грифон. А если есть, вдруг это не Ветер? Вдруг это другой, злой грифон, который снова ее украдет?

«Тогда Карий снова меня спасет», – сказала себе Тагрия. Подтянувшись – полоски на спине опять заболели, – забралась на подоконник. Бетаран что-то забормотал во сне. Оглянувшись, Тагрия спустила ноги на улицу. Поежилась от холода и спрыгнула вниз.

Босые ступни больно ударились о землю. В палец воткнулась колючка, пришлось ее вытаскивать, осторожно поглядывая в темноту. Справившись с занозой, Тагрия прошла между грядок капусты и моркови, вскопанных, между прочим, ее руками, к забору, часть которого, покосившись, давно бы рухнула, не поддерживай ее раздвоенный ствол старой черемухи.

Две половинки ствола расходились на уровне плеч Тагрии. Там, в развилке, скрытая ветвями, она могла сидеть по многу часов. Пряталась, играла, мечтала и пыталась, снова и снова пыталась научиться видеть не глазами и слышать не ушами. Карий все рассказал, даже не один раз – Тагрия постаралась. Теперь осталось только научиться. Услышать, как течет по веткам древесный сок. Как поднимается из земли трава. Посмотреть внутрь и узнать, о чем лает собака. Почувствовать птицу в небе, а потом открыть глаза и увидеть ее.

Полоски на спине обожгли, как огнем, когда Тагрия влезала на дерево. Она сердито улыбнулась: отец страшно злился, но дело того стоило. Брат ревел и отказывался, но Тагрия уговорила его – и дюжину раз увернулась от летящего в спину ножа, пока не пришел отец и не выпорол обоих.