Пожимая сильную, жилистую руку Ганецкого, Крыленко сразу почувствовал к нему полное доверие.

Он не знал, естественно, что с этого дня начнется их дружба, которой суждено будет, пройдя через все испытания, длиться почти четверть века.

- Малиновский уже два раза приходил ко мне сегодня, - сообщил Ганецкий. - Спрашивает, когда мы его допросим.

- Мучается? - участливо спросила Крупская.

Розмирович махнула рукой.

- Играет...

- У вас есть даж-ые? - невозмутимо поинтересовался Ганецкий.

- Я убеждена...

Вмешался Ленин - в голосе его послышались нотки раздражения.

- Вот и Мартов об этом кричит, и Дан... Пуришкевич в Думе ехидничает: "Куда делся Малиновский?"

Вся сволочь объединилась, чтобы погреть руки на нашей беде. Шантажируют, угрожают... Оттого я и настаиваю: максимум осторожности, проверять все с двойной, с тройной придирчивостью, ни одного недостоверного доказательства не принимать.

Крыленко полностью разделял опасения Ленина, понимая, как важно не поддаться чувству, остаться в рамках бесспорных улик. Но ему, как и Елене Федоровне, было трудно отказаться от тех выводов, к которым они пришли после долгих раздумий, борьбы с самими собой, сопоставления всех известных им фактов.

Личных впечатлений, наконец, которые иногда трудно обосновать, но которые тем не менее иной раз важнее доводов рассудка.

Ленин словно прочел его мысли.

- Мы предъявляем члену партии обвинение в тягчайшем преступлении. - Он резко повернулся к Николаю Васильевичу, бросил на него быстрый, проницательный взгляд. - Вы убеждены, что обвинение справедливо? Хорошо... Можно ли на этом основании назвать человека предателем? Один прекрасный коммунист, не буду называть его имени, тоже клянется, что Малиновский провокатор. Даю, говорит, голову на отсечение. А я отвечаю: "Даже ваша голова, дорогой товарищ, не заменит одной, всего только одной, пусть хоть самой крохотной, но достоверной улики".

- Разве мало улик? - Розмирович стала перечислять все, о чем она уже писала в ЦК. Добавила и случай с письмом, которое кто-то подложил в чемодан перед ее отъездом в Харьков. - Вспомните эти вечерние визиты то к Родзянке, то к Волконскому. Отчего же теперь, когда лидером фракции стал Петровский, никто не зовет его на совещания и приемы?

- Штрихов много, - сказал Ганецкий, - а картины не получается. Как в известной поговорке: даже из ста кроликов нельзя сделать хотя бы одну лошадь. - Он порылся в папке с бумагами, достал письмо. - Вот и Петровский считает, что доказательств против обвиняемого нет. И это после того, как тот наговорил про Петровского кучу мерзкого вздора.

- У каждого своя мораль, - заметил Крыленко.

...Малиновского пригласили на очную ставку с его бывшими товарищами по работе. Он вошел уверенным шагом - улыбчивый, благоухающий, даже попытался изобразить радость от встречи, но быстро сник, начал плакать, размазывая слезы кулаком по изрытым оспинками щекам.

- Что же заставило вас сбежать с поста, который доверила вам партия? спросил Ленин.

Всхлипывая, Малиновский начал говорить о каких-то личных историях, об усталости, о нервах.

- Товарищи были ко мне несправедливы, - тщетно ища сочувствия, простонал он.

Он стал лить грязь и на тех, кто был далеко, и на тех, кто сидел рядом.

- Какая низость!.. - воскликнул Крыленко.

Малиновскому предложили уйти.

...Долго молчали. Всем было не по себе. У каждого мог быть свой взгляд на обвинение, предъявленное бывшему члену ЦК, но в любом случае эта темная история оставляла горький осадок. Было ощущение, что прикоснулись к какой-то грязной и липкой тайне, которую хочется познать, но вместе с тем и отойти как можно дальше, чтобы не замараться.