Флеров, пока шел к доске, краснел, бледнел, снова краснел. Голос его дрожал. Он делал первый доклад в своей жизни. Кое-как справившись с волнением, студент стал развивать тему. Для первого доклада, отметил про себя Френкель, Флеров говорил неплохо. Но вместо того чтобы искать печатные материалы по теме, он предпочел высказать свои собственные соображения. И с формулами, связывающими температуру металла с потоком вылетающих из него электронов, он обращался более чем свободно. Вычислив положительный потенциал Солнца, при каком наступает равновесие между исторгаемыми и возвращаемыми электронами, он получил такие величины, что Френкель покачал головой:

— Юра, вы хотите стать теоретиком? У вас же дьявольская фантазия, она вас уводит в безбрежность. Маяковский советовал наступать на горло собственной песне! Вычисления — вроде песни, их тоже неплохо хватать за горло. Фантазия — великолепная штука, но ее надо ограничивать.

После занятий Френкель задержал студента. Обиженный Флеров хмуро смотрел в пол. В физике не существовало ученого с такой буйной фантазией, как у Френкеля, — и он советует поменьше фантазировать!

— Нет, Юра, серьезно! — ласково заговорил Френкель. — Вам лучше уйти в экспериментаторы. Приборы, трансформаторы, выпрямители… Все это, знаете, обуздывает. Между прочим, я говорил о вас с Игорем Васильевичем Курчатовым, описал, какой вы… Он завтра ждет вас к себе.

Товарищи ожидали Флерова в коридоре. По его сияющему лицу они поняли, что разговор с руководителем семинара прошел отлично. Флеров шумно радовался, потом погрустнел — стало совестно, что удача выпала ему одному. Он горячо хотел оделить всех друзей таким же успехом. С Юрой Лазуркиным они сверх курсовых заданий ставили в учебной лаборатории опыты по поглощению нейтронов.

— Я расскажу о них Игорю Васильевичу, он заинтересуется!

Стоявший поодаль Померанчук прислушался к разговору студентов. Они готовились в экспериментаторы, эксперименты не интересовали Померанчука. Но он только что окончил институт, от новенького диплома в нагрудном кармане исходило тепло, оно радовало и беспокоило. Студенты толковали о выборе научного пути, это было интересно.

— Посоветуюсь с Яшей, — пробормотал Померанчук и направился в Институт химической физики.

Он уже не раз там бывал, там созывались интересные семинары. Как-то раз рядом с ним сел невысокий паренек и с аппетитом стал есть бутерброд. Паренек объяснил, что не успел позавтракать, потому что не терпелось начать важное вычисление, а на обед опоздал, потому что вычисление не успел закончить. К счастью, в буфете кое-что перехватил. Хорошее вычисление было, конечно, важней обеда, Померанчук мог это понять. Сосед назвался Яшей Зельдовичем. С семинара они ушли вдвоем. Яша работал у профессора Рогинского, тематика была разнообразна — и кристаллизация нитроглицерина, и катализ, и адсорбция, и топливные элементы; одно сменялось другим, одно напластывалось на другое. Научные интересы нового друга не совпадали с интересами Померанчука, зато Яша поражал глубиной мысли, каким-то неожиданным взглядом на хорошо известные факты. Померанчука лишь удивило, что его хватало не только на науку, но и на кино и театры, даже на стихи — он их нередко читал наизусть. Глубина научных интересов не могла не страдать от такого увлечения жизненными пустяками — так называл Померанчук все не связанное с наукой. Он рассказал о Яше Френкелю. Френкель засмеялся.

— Яша поражает не только вас. Он вундеркинд. Вы знаете, что он не поступил в вуз и наверно, уже не будет иметь высшего образования?

— Но ведь он так разбирается в физике!

— Он потому и не стал студентом, что хорошо разбирается в физике. Он считает, что вуз мало даст ему — зачем же терять пять лет? Хотите, расскажу забавную историю? Яше только исполнилось семнадцать лет, когда он поступил лаборантом к Рогинскому.