Горькие мысли терзали. Он гневно — мыслью же — прикрикнул на себя. Не надо истерики, он ученый, он должен разобраться в самом себе с научной точностью. Война долго не продлится, но будет безмерно острой, безмерно жестокой. Ни один человек сегодня не имеет права стоять в стороне от войны! Каждый должен внести свою долю в усилия народа! Так вот, он спрашивает себя: принесет ли помощь фронту продолжение ядерных исследований? Могло бы принести, в том нет сомнений, но если бы программу работ расширили в десять, в двадцать раз; в десять, в двадцать раз отпустили больше ассигнований; в десять, в двадцать раз дали больше людей. При нынешнем темпе исследований война закончится задолго до того, как он присоединит свои достижения к усилиям сражающейся страны. Этой главной предпосылки скорого успеха — огромного расширения работы — не будет, реально иное: исследования сократят, урежут, сожмут… Вывод ясен! Он честно сделал его для себя. Он честно всем объявит его! Это не бегство, это вынужденное отступление!

Лишь под утро, измученный трудными мыслями, он заснул. В этот день он опоздал в институт. В коридоре повстречался подавленный Алиханов. Курчатов спросил, что он собирается делать со своей лабораторией. Алиханов махнул рукой. Кто разрешит теперь изучать бета-распад? Кому нужно знать в момент великих сражений, какой спектр скоростей у быстрых электронов? Он еще не знает, где и кому понадобятся его сотрудники и он сам. Он готов ко всему.

В их разговор вмешался Соминский, заместитель Иоффе. Он может сказать, где нужны люди. Люди нужны в лаборатории Александрова. Вот уж не раскается тот, кто пойдет к Александрову! Для физики дело интереснейшее! Алиханов сердито посмотрел на Соминского и удалился к себе.

Курчатов пошел в директорскую. Иоффе был мрачнее тучи. На его стол лились нескончаемым потоком предупреждения и предписания, напоминания и приказы, просьбы и постановления. Часть бумаг он рассылал по лабораториям, остальные оставлял под рукой.

— Надо срочно решать главный вопрос, Игорь Васильевич: перераспределение средств и сотрудников, — сказал Иоффе.

И он объяснил, что лаборатории, работающие непосредственно на оборону, расширяются, им дадут больше материалов, в них направят людей из других лабораторий. Это прежде всего группа Юрия Борисовича Кобзарева, разрабатывающая системы радиолокации. Опытные радиолокаторы Физтеха получили высокую оценку при испытании на Дальнем Востоке, надо налаживать их серийное производство. Сильно расширяется лаборатория Александрова: она выполняет заказы Военведа, темы ее — из самых «горячих». Ядерная лаборатория военных заказов не имеет, программа исследований в ней будет сокращена. Пусть Курчатов подготовит список, кого оставляет, кого освобождает, куда направляет освобожденных…

Курчатов негромко сказал:

— Абрам Федорович, я полностью прекращаю наши работы.

Иоффе, пораженный, оторвался от бумаг, непрерывно вносимых секретаршей. Всегда умные, почти всегда холодноватые глаза впились в Курчатова. Ликвидируете лабораторию? И всех сотрудников освобождаете? Даже и тех, кто не получил призывных повесток? Курчатов на все отвечал коротким «да». Иоффе рассердился:

— Истерика какая-то! Никто не требует закрытия вашей лаборатории. Даже намека такого нет! — Он резко провел рукой по наваленным на столе бумагам. — А сами-то вы что собираетесь делать?

— Я записываюсь в ополчение.

Иоффе в волнении вышел из-за стола.

— Подумайте, что говорите! Какую пользу принесете с винтовкой? Ваши знания, талант экспериментатора…

Курчатов страстно прервал его:

— Я нужен сегодня как человек, способный с оружием в руках противостоять врагу, а не как ученый!

— Вы нужны стране как ученый! — сухо возразил Иоффе, возвращаясь к бумагам, разбросанным по столу.