— Соминский советует идти к Александрову.

— Правильно! Его работа — наша непосредственная, эффективная помощь фронту.

Курчатов знал, что у Александрова уже несколько лет разрабатываются методы борьбы с магнитными минами. Эти мины настраивались на магнитное поле Земли, а когда над ними проходил корабль, менявший своей железной громадой магнитное поле, мины взрывались. Суда несли большие потери от глубинных, невидимых с поверхности мин. Разработка способов борьбы с ними была задачей жизненно важной. Александров к тому же был друг. Знакомство с ним началось своеобразно. Молодой физик из Киева появился в Физтехе в 1930 году и начал с того, что обнаружил серьезную ошибку в опытах Курчатова с тонкими изоляционными пластинками, и все надежды на создание сверхпрочной изоляции сразу рухнули. Такого печального события было достаточно, чтобы два молодых ученых стали врагами. Но они стали друзьями.

Курчатов пошел к Александрову. Александрова не было, он выехал на Балтику обеспечивать противоминную защиту. Курчатов возвратился к себе. Надо было созвать общее собрание сотрудников, растолковать сразу всем, что ядерной лаборатории больше не существует и каждый должен теперь сам подумать о своем будущем. Но на такой разговор он не нашел сил. Он только заглянул в комнату, где Русинов с Юзефовичем и Гринбергом продолжали изучать ядерную изомерию, только сказал Флерову, что выкладывание урановой сферы надо прекратить, только посоветовал Неменову заняться защитой строящейся циклотронной лаборатории от бомбежек. К нему обращались поодиночке взволнованные сотрудники, на их прямые вопросы он отвечал прямо: да, не до ядерных исследований, да, надо сделать все, чтобы потом, когда появится такая возможность, можно было их возобновить. Нет, нет, он никого ни к чему не принуждает: кто имеет броню, волен сам выбирать, куда идти. Он выглядел спокойным, удивлял своей выдержкой — все рушится, так непросто налаженные работы летят ко всем чертям, можно ли в такой обстановке улыбаться! К Алиханову боялись и подступиться, он тоже распускал свою лабораторию — и не скрывал, что это приводит его почти в отчаяние.

До Курчатова донеслась чья-то мрачная шутка — он и виду не подал, как она больно ранит:

— Раньше ядерные лаборатории изучали распад ядра. Впоследствии будут изучать распад ядерных лабораторий.

Из поездки вернулся Александров. Высокий, узколицый, лет под сорок, но уже наголо лысый, он возбужденно ходил по комнате, размахивая руками, и язвительно живописал, как перехитрили врага. Магнитные мины, густо посеянные по акватории Финского залива, каждую минуту грозили гибелью, — нет, не удалась вражеская затея, размагниченные корабли прошли без потерь. Он поинтересовался, как дела у Курчатова. Трудно теперь вести урановые темы! Курчатов спокойно ответил:

— Трудностей не будет, ибо не будет урановых тем. Я попросился к тебе, Анатоль. Бери и моих сотрудников, кто приглянется. С Иоффе все согласовано. Когда прикажешь выходить на работу?

— Считай, что уже вышел. Сейчас покажу, что мы делаем и какой эффект. Поможешь составить краткую инструкцию по размагничиванию, нужно разослать ее на воюющие флоты — Черноморский, Северный, Балтийский.

2. Великое переселение ученых

Физтеху приказали готовиться к эвакуации в Казань. Фронт быстро приближался к Ленинграду, основные заводы и институты перебазировались в глубь страны.

В институте еще недавно звучали шумы работ — гудение трансформаторов, пение моторов, щелканье реле… Теперь все забивал стук молотков: оборудование упаковывалось в ящики.