Борис Васильевич вместе с Мариной Дмитриевной получили место в классном вагоне. Тяжело болевший отец Курчатова и мать остались в Ленинграде. Курчатов сам еле ходил — вдруг начались рези в животе, поднялась температура. С усилием помогая брату и жене собраться, он не смог проводить их на станцию и хмуро смотрел из окна, как они уселись в грузовик, полный чемоданов, узлов, туго набитых мешков с теплыми вещами: уезжали на зиму, а не на лето.

Перед отходом эшелона Зельдович отправил Варваре Павловне телеграмму в колхоз — она поселилась там с трехлетней Олей, двухлетней Мариной и их няней, — чтобы все вышли к поезду, он их заберет с собой. На станции Мга эшелон бомбили. Фронт накатывался на железную дорогу, немного уже оставалось до дня, когда Мгу захватили немцы. Железнодорожники предупредили, что, возможно, придется пробираться в Казань по боковушкам. Зельдович поспешно отбил вторую телеграмму — пусть семья на станцию не едет, а ждет в колхозе, он потом как-нибудь проберется к своим. Но эшелон благополучно добрался до Москвы, сутки простоял на Казанском вокзале и отправился дальше по маршруту. На всякий случай Зельдович вышел на станции, назначенной для встречи, и, обрадованный, увидел уже давно ожидавших поезда детей, Варвару Павловну и няню. Оказалось, второй пришла первая телеграмма, предлагавшая выезжать на станцию. Теперь семья собралась полностью — отец, мать, дети.

После отъезда жены и брата Курчатов пришел к Александрову в пустую квартиру — и у него семья эвакуировалась — доканчивать составленную сообща инструкцию по размагничиванию судов. Александров сказал:

— Из Севастополя группа наших что-то не шлет бодрых телеграмм. Видимо, дело там не ладится.

Поздно вечером Курчатов пошел домой. Белые ночи кончились, но и настоящей темноты не было. Налета в эту ночь не произошло, напряженная тишина сковала затемненный город. Курчатов шел, привычно не замечая дороги, он всегда так ходил, погруженный в думы о своих опытах, живыми картинами обозревая мысленно не только обстановку лаборатории, не только людей у приборов, но и глубинное течение процессов: атомные ядра — большие пульсирующие капли — в воображении взрывались, из них исторгались похожие на копья лучи, бешеными зверьками выскакивали нейтроны… Сейчас не было таких картин, он не позволил себе углубляться в них. Но воображение работало. Он видел темный эшелон на железной дороге, на нее — о том сообщали сводки — непрерывно пикировали вражеские бомбардировщики. Эшелон уносит дорогих людей — жену, брата, бывших сотрудников и друзей, — что их ждет в той дали?

…Не один эшелон с учеными мчался в эти часы на восток. Шла гигантская эвакуация промышленности и населения — операция такого масштаба, что и враг не мог ее предугадать, и друзья за границей долго не могли поверить, что она состоялась. И частью этого исполинского перемещения производительных и военных мощностей на восток было и спасение научного потенциала страны. Свыше двухсот вузов, около сотни научных и исследовательских учреждений перемещались в далекие тылы — Приволжье, Заволжье, Урал, Казахстан, Сибирь, Среднюю Азию. Мчались эшелоны с академиками и профессорами, наладчиками приборов и стеклодувами, физиками и экономистами, энергетиками и историками, химиками и языковедами, громоздкими аппаратами и библиотеками.