— Покажи, что у тебя. Вижу — есть затруднения. Может, помогу.

Баранов начертил схему заказанного приспособления. Вериго другим карандашом отмечал, что ему казалось недостаточно надежным.

— Теперь вроде лучше. — Вериго посмотрел на часы. — Два часа проработали с тобой. Такой гость лучше любого лекарства. Ничего, скоро и я выберусь в свой Радиевый.

Баранов поднялся.

— Постой минутку, Сережа. — Вериго сунул руку под подушку. — Есть у меня одно сокровище, надо поделиться.

Он вытащил три большие плитки столярного клея, одну положил обратно, две протянул Баранову.

— Мне и одной хватит до лучших времен. А ты молодой, трата сил у тебя больше. — У Баранова показались слезы, он растерялся — то ли сразу прятать подарок, то ли раньше вытереть глаза. Вериго погрозил пальцем. — Ну-ну у меня! Всегда знал тебя за мужчину. Бери, бери! Отличная похлебка из клея, проверял сам. После войны нам с тобой еще на Эльбрус подниматься, должен же я позаботиться о твоих силах.

Вериго, проводив ученика, снова тщательно заперся.

Баранов шел по Невскому, пошатываясь от волнения. У всех теперь походка была нетвердая, никто не обращал внимания. Немецкая артиллерия вслепую обстреливала город. По ночному небу шарили прожекторы. Дома мать сказала:

— Сереженька, тебя так долго не было, я тревожилась.

Он положил на стол две плитки клея. Она радостно схватила их.

— Откуда? Как ты достал?

— Александр Брониславович прислал в подарок. Говорит, из животного клея хороший навар. Неплохо бы сегодня поужинать супом, мама.

Вместо того чтобы идти на кухню варить суп, она опустилась в кресло и молча заплакала.

В конце февраля из Мурманска прилетел Александров с рюкзаком, полным еды, щедро оделял припасами знакомых. Один перевязанный веревкой пакетик с концентратами он отложил для старого друга.

Кобеко информировал Александрова, как идет подготовка к весеннему размагничиванию судов. В Кронштадт придется пробиваться ночью — дорога интенсивно обстреливается. Перед вылетом в Кронштадт Александров навестил друга. Он долго стучался в запертую дверь. Из соседней квартиры вышла молодая женщина с опухшим от голода лицом.

— Чего барабаните? Ведь не горим же!

— Хозяина надо. Где он, не знаете?

— Там же, где все скоро будем. — Женщина заплакала. — Отвезли три дня назад на санках. Похоронили без гроба. Где сейчас гроб достанешь? И жена его там же. На три дня раньше…

Александров смотрел на плачущую женщину — горло перехватил ком. В открытой двери показалась девочка, со страхом посмотрела на посетителя, потом перевела взгляд на пакет и больше не отрывалась от него — глядела, как зачарованная, испуганно и с надеждой. Женщина, вытирая слезы, сказала:

— Вы не родственник им? В квартире все в целости, не сомневайтесь. Ключ у меня. Хотите посмотреть?

— Не надо. Держите! — Александров сунул ей пакет, быстро сбежал вниз.

Она что-то говорила сверху, он не слышал. Неподалеку тяжко рванул выпущенный немцами снаряд.

4. Прыжок в блокаду

Флеров прилетел в Ленинград осенью.

Он ходил по пустой квартире, садился, вскакивал. Мама умерла от голода зимой — все в комнате напоминало о ней. Он слышал ее голос, диван сохранил вмятину в углу, она любила сидеть на этом месте.