— Он жулик, твой «Федя», — говорил Дубровин, — жулик, паразитирующий на дефиците, на всех этих сосисках и осетрине, которые он заполучает в свой магазин, а потом раздает — в обмен на опять же дефицитные услуги.

— Петя — труженик, — возражал Сватов. — Ты его с Федькой не путай. Для того чтобы заполучить в свой магазин осетрину и сосиски, он вкалывает день и ночь. Не он виноват в том, что продуктов всем не хватает. Он производит услуги — ты посмотри, как умело, как самозабвенно, как предприимчиво он вкалывает, и ты поймешь, какой это талант. Пусть все и везде работают как он, пусть производят остальное с таким же умением и энтузиазмом — дефицита вообще не будет… Да, он живет и работает по законам системы, в которой находится, но разве он в этом виноват? Не забывай, что распределяет он, по сути, давно уже распределенное, дает лишь тем, кому это положено и без него. Петя лишь добросовестно и творчески осуществляет это распределение, подпитывает интерес. Еще и потому творчески, что никакими официальными инструкциями, кого он должен подпитывать, не предписано…

Значение, которое клиенты Пети придавали таким пустякам, удивляло. Их готовность благодарить и помнить завмага за такие мелкие услуги казалась странной. Так стараться за какие-то сосиски!

— Почему же он так всемогущ? — спрашивал Сватов. И сам же отвечал: — Да потому и всемогущ, что живет в определенной системе отношений, повторяю, не им придуманной. Он же не виноват, что его клиенты готовы делать за сосиски то, что они не хотят и не делают ни за должностные оклады, ни за награды, ни за продвижение по службе. Оклады-то они и не суетясь получат, так же как и награды, и повышения.

— Здесь, положим, ты прав, — говорил Дубровин.

Видели они со Сватовым одно и то же, но по-разному. И понимали одно и то же, но по-разному.

Промежуточный человек изобретателен и выдумал для своего удобства — это подметил Дубровин — множество промежуточных же показателей, по которым можно создавать видимость успешной работы и роста производства, даже не давая в итоге ничего. Именно так, по мнению доцента, рождались и потом числились в главных показатели освоенных капитальных вложений у строителей (когда важно истратить побольше средств, независимо от того, что ты построишь), валового производства (неважно что — лишь бы произведено), поднятых гектаров мягкой пахоты (лишь бы пахать — неважно, что вырастет), стоимости ремонта техники (пусть даже она и вообще не работает)…

— Что такое урожайность? — язвительно вопрошал он. И сам же отвечал: — Это главный показатель, по которому недалекие люди судят об успехе сельского хозяйства. «Сколько зерновых с гектара? — спрашиваешь ты, приехав в колхоз. — Каков удой с коровы?» И если урожайность высока, если надои солидны, тебе уже все сразу ясно. И ничего больше тебя уже не беспокоит.

— А тебя? — перебивал его в таких случаях Сватов.

Дубровина беспокоило совсем иное.

— Нас, — он всегда в таких случаях говорил «мы», «нас», «нам», — нас интересует вовсе не это. Нам важен не бункерный вес, когда зерно взвешивается вместе с сорняками, нам нужен и не вес влажного зерна — мы должны получать не сорняки и воду, а протеин, белки, углеводы, причем получать всего этого как можно больше.