— Пока что нет ни одного, — снова вздохнул Кукевич.

— А как же вы до сих пор работали? — строго спросил Сватов.

Кукевич подавленно молчал.

— Идите и действуйте, — сказал Сватов. Ему уже было пора — начинался худсовет. — Поднимайте людей. Если возникнут сложности, обращайтесь. Мы всегда готовы помочь… И помните: в жизни множество проблем, но их число конечно. Надо не сетовать, а решать их по одной. Надо щелкать их, как орехи.

Сватов проводил друзей до дверей кабинета с чувством исполненного долга. И погрузился в свои текущие дела с явным намерением про сельские коммунхозы никогда больше не вспоминать. Это была не его тема.

Но оказалось, до поры. Не прошло и года, как образ Кукевича всплыл в его сознании.

Петр Васильевич Кукевич говорил руководителям областных и районных служб, собравшимся в его новом, просторном, недавно оборудованном в полном соответствии с образом руководителя солидной фирмы кабинете, о задачах, поставленных перед их организацией. Поставленных и… стоящих.

Он говорил о грандиозности задач. Из кабинета (Сватов специально задержался в тамбуре, прислушиваясь) доносилось:

— …на нас будет смотреть, можно сказать, вся страна… возложена ответственная миссия… первопроходцы… восстановить справедливость…

— Черт! — прошептал Сватов, оборачиваясь ко мне. — Похоже, что он продолжает с того самого места, на котором мы остановились год назад…

Увидев нас, Петр Васильевич, стоявший у стола, замолчал. Кивнув, он жестом предложил располагаться. И, указывая сразу обеими руками в нашу сторону, продолжил, как человек, неожиданно столкнувшийся с еще одним, новым подтверждением своих мыслей:

— Вот видите…

Наш визит, таким образом, становился подтверждением грандиозности задач.

Сватова это не смутило. В кабинете Кукевича он никогда не был, но чувствовал себя здесь свободно. Пройдя вперед к самому столу, он уселся сам и подвинул стул мне. Мы сразу оказались как бы в президиуме.

— Таким образом, решением вышестоящих органов, — Кукевич поднял со стола увесистую пачку бумаг, — мы оказываемся на самом гребне. И мы должны направить все усилия на решение ответственной задачи, которая на нас возложена…

В таком духе взывал к энтузиазму подчиненных Кукевич еще минут двадцать.

Подчиненные молча впитывали и, казалось, раздавались, набухали, образовывая сплошную и глухую к увещеваниям массу.

— А я и говорил, не надо было высовываться, — прошептал на ухо один заместитель другому, но так, что всем было слышно. — Кто больше везет, на того и возлагают.

— Сейчас товарищ из киноискусства, — объявил Кукевич, — поделится с нами своими соображениями.

Сватов делился соображениями щедро. До чего же при этом он был красив! До чего возвышен! Как обаятелен и обстоятелен! Какие виражи, какие взлеты и перепады мысли он себе позволял, какие тирады обрушивал на собравшихся, сначала как кипятком их поливая, потом окатывая как из ведра, потом накрывая волной! Как тихо ниспадал его голос, обращая бурный поток в тонюсенький ручеек журчания! Как снова вскипал, взрывался, как распалялся, как воодушевлял! К каким выводам подводил!..

— Таким образом мы пришли с вами к выводу, что положение надо не просто менять, а менять в целом. И сделать это можем только мы. И мы должны это сделать. Уже — пора!

Сватов закончил и замолчал. Посмотрел в окно, куда вот уже несколько минут все украдкой поглядывали. За окном нетерпеливо пофыркивал автобус, подогнанный, как всегда, точно по графику.

— Пора обедать, — вздохнул грузный мужчина.