В частности происходит с ним «частный» случай. Вместо дела происходит конфликт. В частности его с деревней ссорят. Работать на село ему мешают, вызывая раздраженное отношение к деревне и ко всему, что с ней связано.

Кто же его с деревней ссорит?

Ссорил его с деревней начальник. И его сослуживцы — приближенные начальника. Ссорили и продолжают ссорить выходцы из деревни — случайный таксист, приемщица в химчистке, водитель автобуса…

— Вот водитель маршрутного автобуса, которым я хотел воспользоваться, не поймав такси, — рассказывал Геннадий, — захлопнул перед моим носом двери, зажав ими мой «дипломат», и протащил меня за автобусом метров двадцать, причем, как потом выяснилось, поливая руганью на весь салон. У него ведь громкоговоритель… Мотивы? Ему не понравились мои брюки… Сдавая в химчистку плащ, я забыл срезать пуговицы, и приемщица швырнула мне его в лицо: подумаешь, мол, нашелся барин… Таксист отказался ехать, заявив, что ему со мной не по пути. Словно я по ошибке попытался сесть в его собственную машину… В вычислительном центре… ну, про это ты все знаешь…

Про это я знал. Как, собственно, и про все остальное. Дубровин перечислял истории, происходящие с нами каждый день. Мы не всегда ощущаем их взаимосвязь, не всегда задумываемся над тем, что их роднит.

— Понимаешь, слишком часто сталкиваясь с невежеством и хамством, невольно задумываешься: водитель автобуса, таксист, приемщица и мой бывший шеф — отчего они так? В чем дело, где причины их поведения? Не в том ли дело, что здесь они чужие? Не в природе ли деревни зло? Ну, во всем том, что принято называть идиотизмом деревенской жизни, который они с собой привезли…

Но при чем здесь деревня? Ведь ссорят нас не сельчане. Ссорят как раз люди, ушедшие из села, отказавшиеся от сельской культуры, деревенских традиций и правил. Ссорят-то нас промежуточные люди. Отказавшиеся от одного, не воспринявшие другого.

Город им, по сути, не нужен. То есть нужен, но лишь для самоутверждения: квартира с теплым нужником, городской быт, положение, позволяющее преимущества этого быта в полной мере ощущать, чистая работа, белый телефон, городская — «не от хлева» и «по-городскому» любимая жена… Правда, телефон к тому времени Анатолий Иванович обклеил бумагой под дерево дорогостоящих пород. («Деревянный получился телефон», — иронизировал Дубровин.) Правда, с женой к тому времени Осинский уже развелся, впутавшись, как и многие слишком ретивые моралисты, в какую-то грязную историю, заведя потом какую-то гнусную тяжбу с разделом жилплощади…

Не став, не сумев или не захотев стать горожанами, они их из себя изображают. Тем, как обставляют квартиру и как одеваются, тем, из чего едят и пьют. (Разумеется, они предпочитают хрусталь.) Тем, наконец, что они едят и пьют. (Разумеется, они предпочитают сервелат и коньяк.) Они изображают из себя горожан, когда обставляют на работе свой кабинет. И когда устанавливают в нем свои отношения. Конечно же они изображают из себя горожан, когда едут в деревню.

Об одной из таких поездок Геннадий, вернувшись из сельской командировки, мне тогда рассказал.

Был август. Открытие охоты. На двух «Жигулях» прикатила в небольшую деревушку на слиянии двух рек компания из Минска. Остановились у деда на окраине. Дед, большой любитель «приложиться», друзьям своего внука обрадовался несказанно. И не только из-за выглядывающих из карманов рюкзаков белых головок. То, что гости остановились именно у него, в глазах всей деревни поднимало дедов престиж. Выставил дед на стол все, что было. Выпили-закусили, о том о сем потолковали — о ценах в городе, разумеется, о внешней политике: дед до политики, как и до выпивки, был охоч.