Через несколько минут за околицей поднялась пальба.

Через полчаса охотники возвращаются сияющие, довольные, рюкзаки набиты дичью. Приняли с дедом по маленькой «на посошок», за ручку вежливо по-городскому попрощались, уселись в «Жигули» и укатили.

Дед посидел, посидел на лавке, на непредприимчивость свою посетовал, — экий, мол, пентюх, столько дичи под самым носом не разглядел! Прихватил дед ружьишко да и подался к реке, авось что-нибудь осталось…

Ничего не осталось. Вышел дед на берег, а там только перья да пух.

Четырнадцать уток было у деда — на речке паслись. И два гуся… Перебили дедовы гости уток и гусей. И укатили на «Жигулях»…

Изображая из себя горожан, они представляют собой серьезную опасность, писал я. И для города (они растворяют его в себе, лишают городской привлекательности и культуры, не став горожанами, они ему мстят), и для деревни. Они и ей мстят, мешают подняться, сбивают с толку.

Но сколько бы они из себя ни изображали, они не горожане. Не так прост город, чтобы их сущности не разглядеть. И не так проста деревня. За внешним она неплохо различает суть.

Шел дед назад с речки по деревне. Ружье на ремне опустил, голову повесил…

— Никак, деду, к тебе городские понаехали? — не без ехидства поинтересовалась у деда соседка.

Деревня уже все знала. Дед раздосадованно плюнул:

— Рази то городские? Межеумки… Хамства понавозили на «Жигулях».

Для города это — промежуточные люди. Для деревни — межеумки. Та же суть.

Но все это — не конфликт города и деревни. Так я заканчивал свой очерк. И отношения Дубровина с начальником тоже.

Все это — конфликт и города, и деревни, и сельчанина, и горожанина — с промежуточным человеком.

Закончив очерк, вполне довольный собой, я, разумеется, дал его Геннадию почитать.

Нельзя сказать, чтобы написанное ему понравилось.

— Твоя попытка изображения действительности и воздействия на нее без анализа причин — бесплодна, — сказал он, появившись. — Она равносильна стремлению организовать движение воробьев: заставить, например, их летать по прямой и сворачивать под прямым углом… Публиковать написанное, ты, конечно, можешь. Хотя бы затем, чтобы «застолбить» тему. Только учти: за тебя возьмутся. И мы с тобой еще запоем…

Высказавшись таким образом, Геннадий полез в карман за свирелькой. Очевидно, он хотел продемонстрировать, как и что именно мы еще запоем. Но свирельки в кармане он не обнаружил.

Дубровин стоял посреди комнаты растерянный. Свирельку он всегда клал в один и тот же карман. Посмотрел на меня в упор:

— Где свирелька?

Я засмеялся и показал. Свирельку он держал в руке.

— В одном, пожалуй, ты прав. Стремление промежуточного человека оторваться от своего прошлого и при этом процветать — всегда не больше чем покушение с негодными средствами…

Слушая его тогда, я и представить себе не мог, насколько он окажется прав.

Особенно в том, что за нас еще примутся…

Очерк «Промежуточный человек» был напечатан в местном журнале.

Реакция на него была сродни реакции на головешку, которой разворошили муравейник. Не часто на долю очеркиста выпадает такая удача. Мне звонили друзья, незнакомые люди присылали письма, материал обсуждался во многих коллективах — научных, производственных и учебных, его размножали на ксероксах и даже перепечатывали на машинке… Конфликт Дубровина с промежуточным человеком многих задел за живое.