Я смотрел на Геннадия с недоверием.

— Надо покупать дом, — сказал он и изобразил на свирельке что-то вроде танца с саблями Арама Хачатуряна. — Все уже покупают…

Все не все, но многие действительно покупали.

И пока шли дискуссии, пока обсуждалась необходимость узаконить право горожан на такие приобретения, шла своим чередом и жизнь. Нет-нет да и появлялись в деревушках новые жители, с полного одобрения деревенских бабок радующихся и сбережению добра, и новым впечатлениям. Пропалывались поросшие бурьяном грядки, выбеливались известью сучковатые стволы фруктовых деревьев, поднимались подгнившие заборы, латались скаты толевых крыш.

Как осуществляются эти купли-продажи? Разными путями. Кто-то выписывает из города старушку мать, оформляет ее домовладельцем, не забывая, разумеется, позаботиться о составлении завещания. Кто-то переселяет в деревню загулявшего по великим стройкам брата (районная прописка дает право городского трудоустройства). Кто-то, из тех, что постарше, и вовсе оставляет детям квартиру и переезжает к природе насовсем, вполне довольствуясь тем, что дети с внуками, погостив летом на «даче», приютят потом на пару холодных и снежных месяцев. А кто-то покупает дом без всякого оформления, благо цена не больно велика.

И осуществляется, таким образом, еще одна, незапрограммированная и непредусмотренная, волна сближения города и деревни. И пока она, эта деревня, тянется всеми силами в город, стремясь хватануть всех его преимуществ (и, даже оставаясь на месте, тянется — перестраиваясь многоэтажными домами ближе к шоссе с его грохотом), тянется к ней навстречу и город, забирается в глубинку — подальше от всех этих каменных домов и асфальта…

На следующий день Геннадий зашел снова. С ходу взял деловой тон:

— Короче, так… У тебя есть знакомый председатель колхоза? Пусть и не из десятка, как ты пишешь, прогрессивно мыслящих. Лишь бы рядом. Сорок километров — предел. И колхоз должен быть отстающий, без всей этой трескотни…

Подходящего председателя не было, но директор вполне отстающего совхоза в числе моих знакомых был.

— Сведи меня с ним… Что значит — для этого не подходит? Это мы еще посмотрим…

Таким деловым я Дубровина не видел со времен нашей совместной работы в студенческом стройотряде.

— А докторская? — спросил я. — Ты ведь собирался заканчивать докторскую…

— Для этого и необходим дом, — твердо заключил Геннадий. — Завтра мы едем в совхоз…

Но у меня оставались сомнения. Хорошо зная своего приятеля, я понимал: переубеждать и останавливать его — занятие бесполезное. В том, что в хозяйстве Виктора Васильевича (так звали директора отстающего совхоза, где мне еще в пору работы в газете пришлось побывать по какому-то письму) найдется пустующая хата, да и не одна, я тоже не сомневался. Допустим, нам кто-то и захочет ее продать. Но с какой стати на это пойдет Виктор Васильевич? Дело-то незаконное, местными властями далеко не поощряемое. У нас ведь так: пусть лучше гниет и пропадает… Словом, здесь нужен какой-то подход…

— Тогда поехали к Свату, — сказал Дубровин. — Витька по этой части гений.

Глава вторая

БЕЗОБЛАЧНАЯ ЛИЧНОСТЬ

Давний мой школьный товарищ Витька Сват, теперь, разумеется, Виктор Аркадьевич Сватов, режиссер и сценарист, на глянцевой визитной карточке которого значилось, что он кандидат технических наук, член трех (пока только трех) творческих союзов и художественного совета студии документальных фильмов, в любой безвыходной ситуации мог предложить выход.