Первый и самый простой — взять грузовик в своей организации. Нам это не подходило. На кафедре у Дубровина не было ни одного большегрузного автомобиля. У меня в редакции — тоже.

Второй путь, нам его услужливо подсказали в трансагентстве, — левый. Стали искать «левый» грузовик. Их на улицах оказалось сколько угодно. Практически каждый остановленный нами водитель готов был везти что хотите и куда хотите. Существовал и точный тариф. Во всяком случае, узнав расстояние, цену водители называли одинаковую — с точностью до рубля. Не устраивало их только то, что груз нами еще не получен и к отправке не готов. Услышав про тарно-ремонтное предприятие, все почему-то заводили моторы и, не прощаясь, уезжали.

Когда затраты времени на поиск машины сравнялись в денежном выражении с ценой на перевозку груза, Геннадий предложил третий путь, проверенный и испытанный: соискательско-аспирантский. Дядя его аспиранта работал главным инженером автохозяйства…

Точно в назначенное время за ворота автобазы выкатил громадный бортовой «КамАЗ», красный и красивый, как болгарский помидор.

Во избежание случайностей свой визит на тарную базу мы решили предварить звонком опять-таки по аспирантско-соискательскому каналу. Эксперимент, таким образом, был не совсем чистым, но нас интересовали и стройматериалы, а не только эксперимент.

В девять утра по московскому времени мы вошли в кабинет начальника тарно-ремонтного предприятия. В кабинете было многолюдно, но, узнав, кто мы, начальник, приветливо поздоровавшись, спросил:

— Ну, что там у вас?

У нас был список, который Геннадий выложил ему на стол. Цемент, шифер, кирпич. Оконные рамы, двери, половая доска, вагонка. Обрезная доска для Анны Васильевны…

Дальше события должны были развиваться следующим образом. Начальник возьмет цветной карандаш, скорее всего красный — я уже приметил этот карандаш у него на столе, — и аккуратными птичками отметит в списке, что можно взять здесь, а что на базе. Ну, может, птички будут размашистые и решительные…

Но начальник карандаша не взял. Бегло просмотрев список, он поднял голову.

— Ничего этого в свободной продаже у нас нет. И никогда не было.

— А что есть? — спросил Геннадий в некотором смущении.

— Вообще-то кирпич… Но только по распоряжению исполкома… Бывает цемент, но это зимой… Оконное стекло, древесно-стружечная плита — некондиция — и гвозди… — Посмотрев в какую-то бумагу, начальник поправился: — Гвоздей сейчас, правда, нет…

— А что же нам делать? — спросил я по возможности проникновенно.

— Не знаю, — ответил он и, уткнувшись в бумаги, показал нам, что разговор окончен. Но, увидев, что уходить мы не спешим, начал проникаться. Люди из кабинета уже разошлись. Проникнувшись, начальник написал на маленьком листочке номер телефона. — Спросите Федю. Федя может помочь.

Федя работал на стройке прорабом.

Это был чудовищный день. Мы куда-то подъезжали и отъезжали, кого-то вызывали и поджидали, пролазили в какие-то дыры в заборе, кого-то упрашивали, кого-то совестили, бегали в магазин, снова поджидали. Потом мы приехали не туда, машину поставили не так, сказали не то… И в результате все рухнуло.

— Звоните через три дня, — сказал Федя. И был таков.

К шестнадцати часам по московскому времени в кузове многотонного грузовика сиротливо лежали несколько рулонов рубероида, четыре плиты ДСП с искрошенными углами и заляпанный известью бочонок из-под цемента, прихваченный Геннадием на свалке возле Фединой прорабской. Голодные и измученные, мы сидели в кабине «КамАЗа» и размышляли, как жить дальше.