— Ты поди судье докажи. И адвокату. Они ведь людей «на себя берут» и «уговаривают». А остальное в их разговоре ни к чему не ведет.

— Вторая кассета из его диктофона, Таня. Судя по разговору, у него нелады с памятью. Там должно быть что-то вроде личного ежедневника.

— Расписание дел, — вздохнула я, — давай слушать.

Пленка шуршала и шуршала, отстраненный голос Дяди наговаривал, что, как и когда нужно сделать. Состава преступления в его словах не было. Он даже матом не ругался. Нас заинтересовала лишь последняя фраза: «Встретиться с Гостем во время, которое он назначит, в ротонде на набережной».

— Ну что? — спросила я.

— Будем брать, — ответил Игорь. — Лишь бы они сказали хоть что-нибудь… Только одно, Таня, — он с сожалением глянул на меня, — тебе придется выступить на суде. Пока других свидетелей нет.

— Я понимаю, Игорь.

— Нет, ты… Эххх, черт! — Он встал, подошел и неловко обнял меня, неразборчиво шепча что-то про сволочей.

От него пахло потом и силой. Уверенностью. Сочувствием.

Плохо мне иногда без настоящего мужчины. Очень плохо.

— Отойди. А то у меня слезы наворачиваются.

— А ты поплачь. Легче станет. Я же не жлоб какой-нибудь.

— Знаю. Ты сколько людей сможешь выделить?

— Посмотрим. А что?

— Думаю, мелочиться не надо. Они там вроде крутые.

— Понятно. Значит, так, — он отошел от меня и стал расхаживать по кабинету, — сейчас я сяду, а ты будешь диктовать мне все, что знаешь, от начала и до конца. Желательно всю правду, ничего не скрывая. Одновременно все запишем на мой «Маяк». Плащ и нож присовокупишь к показаниям. Про собаковода своего с отравными капсулами рассказывать не надо. Вполне хватит, что вырвалась и убежала, используя подручные средства. Потом подпишешь, и тебя отвезут домой.

Там сиди тихо, не высовывайся. Мы сначала пошлем туда группу — если нарвутся, тогда их возьмут теплыми. Тебя будем охранять…

— Игорь, ты мне скажи, что у вас есть по делу Булгаковой.

Он секунд десять смотрел на меня не моргая, выпучив свои серые глаза. Потом сказал:

— Вообще-то это материалы следствия и их тебе знать не положено.

Так что, если кому пикнешь, я слечу.

— Не пикну.

— Так вот, держись и не падай: за две недели до своего похищения старушка Булгакова САМА ПОДАЛА ЗАЯВЛЕНИЕ В ПРОКУРАТУРУ. В этом заявлении она обстоятельно написала, что подозревает собственного внука, Андрея Николаевича Дергача, в некоторых темных делах — таких, как заказные убийства и организация варварских собачьих боев под прикрытием ее доброго имени. До участия в этом деле собственного племянника, Алексея Никитича Булгакова, Зинаида Андреевна не дошла. Доказательств никаких она представить не смогла, лишь справедливые и непредвзятые подозрения. Но она была слишком опасной, чтобы оставлять ее в живых. Получившие заявление по своей дурости не обратили на него должного внимания. Промедлили. Протормозили. В результате произошло похищение. Но теперь мы не тормозим. Сейчас поступили указания сверху, от тех, с кем Булгакова была на короткой ноге. Мэр дал строжайшее распоряжение все выяснить и просчитать.

Ему лично и регулярно обо всем докладывают… а уже от него материалы идут наверх.

— Вот оно как, — задумчиво протянула я, — а знаешь, у меня, еще когда я шла к тебе, возникла одна мысль.

— Ну?

— В старые времена, а также в гангстерских боевиках и сагах про советских разведчиков, чтобы узнать все, что необходимо, в группу преступников засылали агента.