Державшуюся над горными вершинами тишину в один миг вспороли крики: тревожные сигналы часовых и боевой клич, вырвавшийся из горла Конана и подхваченный его воинами. Таиться теперь было не к чему. Теперь оставалось надеяться только на удачу и на остро отточенную сталь.

Глава четвертая

Семеро всадников, рассыпавшись, сколь позволяла ширина площадки каменного карниза, мчались, без устали и без жалости всаживая шпоры в лошадиные бока, к непростительно медленно приближающемуся заветному шатру.

Отборные солдаты личной охраны Хашида отлично знали свое дело. Без паники и суеты те из них, кто был вооружен луками, выстроились в ряд и положили стрелы на тетиву; другие, сомкнувшись стеной вокруг своего командира, за спинами лучников, уводили его под защиту полотняных стен шатра, чтобы упрятать от глаз возможных вражеских стрелков. Коренастый воин в дорогих доспехах, оставаясь там, где стоял, отдавал короткие, четкие приказы. Конан знал: сейчас на его отрядик обрушится град стрел, и до того им не успеть врезаться в скопление хасидских воинов. Киммериец пригнулся, прячась за лошадиную шею. Так же поступили — он успел метнуть взгляд — и его товарищи. Если их скакуны не сразу падут от метких выстрелов, если пронесут еще немного вперед — есть шанс.

Осиный рой хорайских стрел с черно-желтым оперением рассек воздух над площадкой утеса. За ним — еще и еще… Непрекращающийся поток смертоносных жал.

Одна из скачущих бешеным аллюром лошадей пала на передние ноги, ломая об землю торчащие из тела древки метко пущенных стрел, выбрасывая седока вперед. Удар был силен. Но Кабул все-таки сумел подняться, несмотря на то, что сломал при падении ключицу,— сорокалетний угрюмый, нелюдимый иранистанец, ремеслом наемника зарабатывавший деньги на содержание жены и детей, которым он хранил редкостную верность, сберегая для них все вплоть до последнего медяка, не тратясь ни на вино, ни на веселых женщин — последнее особо удивляло его боевых товарищей, ибо после утомительных походов стоило многого труда удержать себя от посещения Веселого Квартала. Пробившая горло хорайская стрела сделала живущую где-то на юге Иранистана женщину вдовой, а ее детей — сиротами…

Жеребец Конана был ранен — из его тела торчало несколько деревянных стержней с черно-желтым оперением. Но, видимо, оказались не слишком удачными выстрелы хорайцев и слишком послушным и сильным несущее киммерийца животное. Неистово понукаемый Конаном жеребец все еще мчал своего всадника к белому шатру.

На полпули к лагерю вагаранцев убили коня под шемитом Зафиром. Легкому и гибкому шемиту удалось вовремя и ловко соскочить с заваливающегося набок жеребца, откатиться, чтобы не быть придавленным, и тут же перекатиться обратно, чтобы спрятаться за бьющимся в агонии животным. Зафир снял с плеча лук, положил перед собой колчан со стрелами. Сейчас он покажет хорайским шакалам, как надо бить из лука с близкого расстояния. Он всегда отличался находчивостью, этот маленький шемский пройдоха, перепробовавший все известные преступные профессии, неутомимый бабник, азартный и плутоватый игрок в кости, убежденный врун и прекрасный рассказчик всяческих забавных историй, которых знал неисчислимое множество. И эту драку на горной вершине он сумеет описать так, что все будут кататься по земле, держась за животы от хохота. Пять стрел, выпущенные Зафиром, нашли пять своих жертв. Он натягивал тетиву с шестой стрелой, когда весь этот полный увлекательных вещей мир вдруг провалился в беспросветную тьму. Маленький шемит опрокинулся на спину; из его правого глаза торчало древко, украшенное черно-желтым оперением… Не удалось добраться до хорайских воинов и коринфцу Лаузору. Его лошадь каким-то чудом избежала черно-желтых молний, но сам он был выбит из седла вонзившейся в живот стрелой и потом добит, когда из последних сил пытался еще ползти к заветной цели… В пяти шагах от так и стоящих в ряд лучников жеребец Конана пронзительно заржал и встал на дыбы, не в силах уже выносить боль.