Со своим новым знакомым Конан проверил, заперты ли выходящие на улицу ворота и калитка, навешен ли замок на дверь, ведущую в женскую и детскую половины дома, отсекая, таким образом, всяческие неожиданности с этой стороны. Навестили они и погреб, вернувшись оттуда с корзинками со снедью и кувшином лучшего, как уверял приказчик, из хранящегося у купчишки вин — белого кофского десятилетней выдержки.

Зал для трапез и бесед окнами удобно выходил на уличные ворота и калитку — если и ждать опасных гостей, то именно с этой стороны.

— Здесь и дождемся темноты… Если дадут дождаться.— Конан обращался к амазонке, забравшейся на один из низеньких, заваленный атласными подушками диванчиков и даже сейчас не расставшейся со своей саблей. Корзинки с едой и кувшины были поставлены в центре комнаты на ковер, в котором ноги утопали по лодыжку. В свою очередь и пол, и стены зала «утопали» в коврах, как и все вокруг выделялось показной вычурной роскошью. Массивные, безвкусные золотые безделушки, на стенах — оружие, усыпанное драгоценными камнями и совершенно бесполезное как для нападения, так и для защиты, ковры, покрывала, подушки, обильно расшитые серебряными и золотыми тесьмами, кистями и перламутром.

— Что скажешь, Фагнир? Не смотри, не смотри на кувшин, как собака на кость. Бегом давай к своему колодцу, таскай воду. Надо смыть с себя дурную вагаранскую кровь.— Киммериец выбрал из груды серебряной, испещренной резьбой посуды два кубка, наполнил их вином. И, подавая один из них своей черноглазой спутнице, сказал:

— Утоли жажду, прекрасная пантера! Пожелаем себе поскорее оказаться за стенами мерзкого города, потом вернуться сюда с армией отборных псов войны и пить из этих кубков не вино, но уже вагаранскую кровь… Хотя нет: она будет кислой на вкус.

Амазонка молча взяла из мужских рук сосуд с вином и быстро, большими жадными глотками осушила его. Тем временем северянин выкладывал из корзин на ковер позаимствованные у запасливого купца яства.

— Я, кажется, начинаю любить этого Махара.— Конан отломил хлеб, положил на него огромный кусок козьего сыра.— Вино отменное, да и брюхо есть чем порадовать. Так, глядишь, я и не убью его, когда он вернется. Присоединяйся, о женщина, не открывающая своего имени! Один лишь Митра ведает, сколько у нас еще в запасе времени.

Но амазонка не присоединилась, не покинула диванные подушки. Зато в зал ворвался Фагнир:

— Готово, господин милосердный гладиатор! Купальная чаша полна!.. Кружечку я заслужил, а?

Конан замахал руками на влетевшего, показывая, чтобы тот не орал как оглашенный, прожевал, что было во рту, проглотил и только тогда смог выговорить:

— Проводишь госпожу гладиаторшу к купальне, тогда получишь. Госпожа ведь желает смыть с себя грязь вагаранских улиц, да?

Варвар глянул на хмурую амазонку, ожидая и на этот раз получит отрицательный ответ. Но нет — та неожиданно кивнула в знак согласия. Поднялась с дивана, прихватив с собой и саблю.

— Если кто нос свой сунет, убью,— сказала она, прежде чем отправиться за услужливо показывающим дорогу Фагниром к комнате, где совершаются в доме купца омовения.

— Очень надо,— пробурчал варвар, наполняя свой кубок вином.— Только этого мне сейчас и не хватает… Странный народ, эти женщины, а уж дикарки — так и подавно.

Вернулся Фагнир, набросился на вино и вместо одной кружечки столь молниеносно влил в себя четыре полных кубка, что пораженный Конан лишь крякнул и развел руками:

— Умеешь, стервец…

* * *

В этот миг на ворота со стороны улицы обрушился град Ударов. Расслабленного, благодушно настроенного варвара как не бывало. Фагнир увидел перед собой обтянутого мускулами, готового к любым неожиданностям, опасного, сильного зверя.