|
Единственное, что меня могло спасти в такой ситуации, — это уважительное отношение израильтян к бомбам. То есть если ты даже и вор, то бороться с терактами все равно обязан. В местном фольклоре популярна история о том, как бездомный клошар пьяница, украв на пляже в Тель Авиве сумку, добежал с ней до ближайшего подъезда, открыл и увидел, что там бомба. Что в такой ситуации сделал бы вор пьяница в России? Бросил бы сумку поскорее и убежал. А в Израиле он пошел в полицию и заявил: «Я только что украл сумку. А в ней оказалась бомба». Ну, вор, разумеется, стал после этого чуть ли не национальным героем, ему дали деньги на лечение от алкоголизма и устроили работу. — Как ты думаешь, моя сумка с лэптопом похожа на взрывные устройства, которые у вас тут находят в кафе? — с надеждой спросила я своего израильского приятеля, совсем не русского, а наоборот — иракского происхождения. — Не хочу тебя расстраивать, но твоя сумка для лэптопа похожа только на один предмет в мире: на сумку для лэптопа, — бессердечно поставил мне диагноз еврейский педант. — Но это даже лучше. Иначе бы ее сразу взорвали — чтобы обезвредить. Мучительное ожидание тянулось больше суток. Пока не закончился шабат. В первый день недели, воскресенье, я, убежденная сова, как жаворонок вскочила без будильника в семь утра и бросилась ко входу в кафе, готовая дежурить там хоть два часа, лишь бы первой застать хозяев. Когда появился один из братьев, я, хоть и путала их лысые головы, но методом исключения сразу поняла, что это — другой, не тот, что работал в пятницу. Я бросилась к нему: — Скажите, ваш брат передавал вам сумку с компьютером? Я прилетела только в пятницу, зашла к вам с чемоданом и оставила лэптоп вот здесь… По отсутствующему выражению на лице брата мне сразу стало понятно, что продолжать объяснения бесполезно: никакого компьютера у него не было. — Пожалуйста, позвоните своему брату! — взмолилась я. Он — с неохотой, пояснив, что брат у себя дома, что он еще спит, — но все таки вежливо улыбаясь мне, набрал номер брата. Что было произнесено в трубку на иврите, мне осталось неведомо, но после секундной паузы он переспросил: — No? «нет?» И я поняла, что приговор подписан. Брат отстранил телефон от уха и с искренней грустью в глазах сказал мне: — Я очень сожалею. Он говорит, что ничего не находил. Я ни секунды не сомневалась, что они говорят правду, но все еще пыталась зацепиться за последнюю соломинку: — Пожалуйста, дайте мне трубку, я сама с ним поговорю… Я надеялась, что, может быть, брат номер два, находившийся в роковой день у стойки, видел, как кто то взял маленькую черную сумку, которая висела на спинке высокого барного стула, рядом с которым я сидела, ну он же видел меня с чемоданом, ну он же здесь всех, наверное, знает, ну нельзя ли кому то позвонить спросить… И когда я все это ему выпалила в трубку, брат на том конце провода совершил глупую ошибку. Человек, с которым мы до этого на протяжении года регулярно, а иногда даже и по нескольку раз в день виделись и перекидывались парой слов (на английском, потому что иврита я почти не знаю), вдруг заявил мне по телефону, что не говорит по английски и вообще не понимает, чего я от него хочу. Тогда я остановила свой словарный поток и внятно произнесла одно слово: — Компьютер. На что он переспросил в ответ: — Что это такое? Не понимаю! Это уже был перебор. |
