– Это не так. Я знаю тебя лучше, чем кто бы то ни было. – И, немного помедлив, добавил:

 – Думаешь, мне было не известно о твоих прогулках с кем попало?

 Так, обмениваясь упреками, они незаметно пришли на ранчо и оказались в загоне для скота. Эллисон, скрестив руки на груди, оперлась спиной о стену сарая.

 – Тебя не интересует, что я чувствую, что я думаю. В твоем представлении я – девчонка-сорванец, которая повсюду таскается за тобой, как верная собачонка.

 – Неужели в этом все дело? Тебе кажется, что ты для меня ничего не значишь?

 – Да. А может, и нет. Я не знаю. Наверное, все вместе. Мне просто надоели девчонки в школе, которые набиваются мне в подружки только для того, чтобы я пригласила их на ранчо. Как же, ты такая знаменитость! Староста класса, капитан футбольной команды, самый лучший ученик. Ты вообще самый лучший во всем, за что берешься, потому что ты из самой лучшей семьи – Коллоуэев.

 – И что, это плохо?

 – Конечно, нет. Коллоуэи должны быть такими.

 – Тогда я не понимаю, в чем проблема.

 – А ты и не поймешь.

 – Так объясни мне по-человечески то, чего мне не дано понять.

 Отвернувшись, она уставилась вдаль.

 – А что ты делал, когда караулил меня под деревом?

 – Волновался за тебя.

 Не глядя в его сторону, она спросила:

 – Почему?

 – Потому что у Снайдера дурная репутация, и я не хотел, чтобы он вел себя с тобой так, как с другими девчонками.

 Эллисон резко повернулась к нему лицом.

 – Смешно слышать такое от тебя.

 – Что ты хочешь этим сказать?

 – Ты говоришь, у Родни дурная репутация. А разве не о тебе шепчутся девчонки из старших классов, да и из младших тоже? Всем интересно обсудить, как ты целуешься.

 – Что ты сказала?

 – Да-да, как ты целуешься. Родни тоже просил меня сегодня об этом, но я велела ему не распускать руки. «Коли занимаешься этим с Коллоуэем, почему не хочешь и со мной? Тоже мне краля», – передразнила она Родни и сердито вздернула подбородок. Луна ярко высветила ее лицо, и Коул заметил на щеках две серебристые дорожки от слез.

 – О Эллисон, не плачь, – сказал Коул, притянув ее к себе.

 Ей было так хорошо в его объятиях.

 – Доберусь я до этого типа… Завтра же найду и сделаю из него отбивную. Как он посмел так говорить с тобой? Какое он имеет право?

 Она уткнулась ему в грудь, и поэтому ее голос прозвучал совсем глухо:

 – А разве ты не знаешь, что в школе все считают, будто мы с тобой спим? В их понимании я – часть наемной рабочей силы на вашем ранчо. Ведь мой отец – управляющий, ты – хозяйский сын. Так что сам Бог велел.

 – Кто говорит про тебя эту чушь? Скажи мне – кто? Я им всем объясню…

 – Тебе никто не поверит, Коул. Неужели не ясно? Никто не поверит ни единому твоему слову, потому что всем известно… Всем известно… Как я отношусь к тебе. Всем… Кроме тебя.

 Коул остолбенел. И, взглянув вниз, увидел только темную макушку Эллисон, так как лицо она спрятала у него на груди, и ее голос едва было слышно. Нет, она не могла сказать того, что он услышал. Она, конечно…

 – Эллисон. Она молчала.

 – Посмотри на меня, пожалуйста. Она медленно подняла голову и взглянула на него.

 Слезы медленно текли по ее щекам.