Колодкинъ не пилъ ничего хмѣльного мѣсяца четыре. Хорошее вино на него сразу подѣйствовало. Онъ сейчасъ-же повеселѣлъ и, стряпая, сталъ напѣвать бабамъ «Фонарики-сударики, горятъ себѣ, горятъ».

Черезъ полчаса онъ говорилъ Соломонидѣ Сергѣевнѣ:

— Не выпить было нельзя, а боюсь, какъ-бы моя нутреняя жаба не разыгралась и не запросила еще вина. Тогда совсѣмъ бѣда.

— О, Господи! — испуганно говорила Соломонида Сергѣевна. — Зачѣмъ-же вы это дѣлали? Зачѣмъ пили?

— Усталъ очень. Нужно было подкрѣпить силы.

— Ахъ, Боже мой! Какъ-же это вы такъ?.. Лучше-бы кофейку крѣпенькаго. Ну, что будетъ, если вы запьете?

— Тогда ужъ я самъ въ себѣ не воленъ.

— Дать вамъ чернаго кофейку?

— Пожалуй, давайте. Да надо скорѣй сладкаго ѣсть.

— Какъ сладкаго? Что сладкаго?

— А чего попало. Сахару, такъ сахару, конфетъ такъ конфетъ, мармеладу. Это отшибаетъ.

Колодкинъ выпилъ стаканъ сильно сладкаго кофе, но имѣя въ своемъ распоряженіи коньякъ для стряпни, ложась спать, «дерболызнулъ» стаканчикъ коньяку.

Утромъ къ обѣднѣ и къ поминальному обѣду пріѣхали, кромѣ доктора Клестова и лѣсничаго Кнута, мельникъ Дементьевъ и лѣсной торговецъ Каверзневъ изъ сосѣднихъ деревень, а также и священникъ изъ другого прихода отецъ Василій Тюльпановъ. Священникъ Тюльпановъ пріѣхалъ уже въ половинѣ обѣдни, былъ съ дьячкомъ и узломъ съ ризой и, здороваясь съ Самоплясовымъ, который стоялъ въ алтарѣ, сказалъ ему:

— Не утерпѣлъ, чтобы не пріѣхать на панихидку по уважаемому батюшкѣ вашему, и вотъ съ вашего разрѣшенія и съ соизволенія отца Іова послѣ литургіи вступлю въ сослуженіе. Не могъ себѣ отказать, не могъ. Очень ужъ уважалъ покойника, зная его болѣе десятка лѣтъ.

Отецъ Василій Тюльпановъ былъ благообразный небольшого роста самый безобидный старичекъ, но отецъ Іовъ Свѣтильниковъ его пріѣздъ счелъ себѣ за обиду и видѣлъ въ этомъ покушеніе на доходы своего прихода.

— Позволите, досточтимый Капитонъ Карпычъ? — обратился къ Самоплясову отецъ Василій.

— Съ превеликимъ удовольствіемъ, батюшка… И даже прошу. Чѣмъ параднѣе, тѣмъ лучше. На духовенство я не жалѣю. А послѣ всего онаго прошу ко мнѣ помянуть. Поминки у меня въ домѣ.

— Тоже почту за удовольствіе… Отъ поминовенія усопшихъ не слѣдъ отказываться. Сіе не въ моихъ правилахъ. Охотно, охотно…

Самоплясовъ тутъ-же началъ приготовлять для него трехрублевку.

Въ церкви было много народа, но еще больше богомольцевъ бродило по кладбищу. Въ числѣ гостей въ церкви стояли волостной писарь Взоровъ, волостной старшина Распоркинъ, фельдшеръ Христофоровъ, содержатель постоялаго двора Амосъ Сергѣевичъ Герасимовъ, матушка-попадья отца Іова Феона Алексѣевна — очень грузная дама по росту и толщинѣ, дьяконица Васса Андреевна — наоборотъ очень маленькая и тощая женщина и повивальная бабка и фельдшерица Елизавета Романовна Откосова, красивая вдова, очень любившая выѣзжать на практику въ мужскихъ сапогахъ съ высокими голенищами.