Наконец у нее были собственные деньги, что-то, не принадлежащее Джону, что-то, по праву принадлежащее ей самой. Если обстоятельства сложатся плохо, по-настоящему плохо… Она оборвала себя. Нельзя так думать. Наоборот, что бы ни произошло, как бы трудно ни было, она найдет способ со временем все уладить!

Но одно должно быть сделано немедленно: Майра должна приехать в Галивер до понедельника, решила Энн. Конечно, она будет рада, когда леди Мелтон и Вивьен покинут дом, и в то же время пугалась при мысли, что останется наедине с Джоном. Что они будут делать вечерами, когда уложат близнецов? Сидеть вдвоем и разговаривать? Энн опасалась не скуки, а чего-то еще: она боялась вновь увидеть тот странный взгляд, почувствовать его руки на своих плечах… Да, она боялась.

А если Майра будет с ними, ей нечего опасаться, Энн это твердо знала. Майра умеет во всем находить удовольствие, умеет все воспринимать со смехом, уводить от всего серьезного и… пугающего.

Но Майра скрытничала, и все ее поведение говорило Энн яснее слов, что она что-то замышляет.

Энн сложила письмо и приняла решение.

Она пошла в утреннюю комнату и закрыла за собой дверь. Сев за стол, который, как многозначительно сообщила ей леди Мелтон, «предназначен для посетителей», она подняла трубку телефона и попросила соединить ее с лондонским домом Джона. Ожидая, она смотрела в окно на террасу из серого камня, на озеро, тускло-золотое в лучах раннего солнца. На противоположном берегу один из прежних владельцев имения высадил прямую аллею из деревьев и цветущих кустарников, ведущую к маленькому греческому храму, прекрасному в своей подчеркнутой простоте. Неожиданная мысль пришла ей в голову: какое здесь великолепное место для влюбленных! Сады были распланированы с явным желанием создать изолированные и скрытые уголки, так что пары могли найти уединение, со всех сторон окруженные несказанной красотой. Майре с ее романтическим воображением здесь понравилось бы, думала Энн, и когда-нибудь Майра полюбит, и произойдет это в Галивере. Она улыбалась своим мыслям.

Наконец ей ответили, и по манере говорить с придыханием она узнала старого Треверса.

— Доброе утро, Треверс. Будьте добры, позовите, пожалуйста, мисс Майру.

— О, это вы, миледи? К сожалению, мисс Майра ушла.

— Ушла так рано?

— Джентльмен в машине заехал за ней. Они собрались посмотреть что-то, не помню, что именно. Во всяком случае, ее нет, но она обещала вернуться к ленчу, миледи.

— С кем, вы сказали, она уехала?

— Как же это… — ответил Треверс. — Имя вертится на кончике языка. Майор… Я забыл. Он бывает здесь довольно часто. Мистер Баркли знает его. Спросить у него, миледи?

— Нет, это неважно. Спасибо. Я позвоню во время ленча.

— Хорошо, миледи.

Энн положила трубку.

«С кем ушла Майра? — думала она. — Кто часто бывает на Беркли-сквер и кого Майра даже не упоминает в письмах?»

Тут что-то подозрительное, в этом Энн была уверена. Совсем не похоже на Майру хранить молчание и таить что-то. И Энн вспомнила, как упорно та оставалась неопределенной в разговорах по телефону. «Друзья Доусона». Неужели это устроил Доусон? Энн снова подняла трубку. В кабинете секретаря на Беркли-сквер был отдельный телефон, и Энн решила поговорить непосредственно с Доусоном Баркли. Ее соединили через пару минут, но все это время тревога Энн росла, и когда Доусон ответил, трудно было говорить с ним спокойным, обычным тоном.

— Алло, это вы, мистер Баркли?

— Доброе утро, леди Мелтон. Я только сейчас думал, как должно быть прекрасно в Галивере и какая жара будет здесь днем.

— Мистер Баркли, я позвонила вам, потому что тревожусь.