|
Г-н де ла Бодрэ, сделавшись графом, пэром Франции и командором ордена Почетного легиона, поддался тщеславному желанию иметь в Париже представительство, то есть жену и хорошо поставленный дом; ему хотелось, говорил он, насладиться жизнью. И он попросил жену письмом, которое продиктовал ему прокурор, поселиться в его особняке, обставив его с тем тонким вкусом, бесчисленные доказательства которого, - писал он, - восхищали его в замке Анзи. Новый граф разъяснил жене, что образование их сыновей требует ее присутствия в Париже, тогда как их земельные интересы не позволяют ему покинуть Сансер. Поэтому услужливый муж поручал г-ну де Кланьи передать графине де ла Бодрэ шестьдесят тысяч франков на внутреннее устройство особняка де ла Бодра, рекомендуя ей вставить над воротами мраморную доску с надписью: “Особняк де ла Бодрэ”. Далее, давая своей жене отчет о результатах ликвидации имущества Силаса Пьедефера, г-н де ла Бодрэ заодно уведомлял ее, что полученные в Нью-Йорке восемьсот тысяч франков помещены им по четыре с половиной процента и что он предназначает доход с этих денег на ее нужды, включая сюда и расходы по воспитанию детей. Так как ему, вероятно, придется приезжать в Париж на сессии палаты пэров, он просил жену оставить ему небольшое помещение на антресолях над службами. - Что с ним! Он стал молод, он стал благороден, он стал великолепен, каким-то еще он станет? Меня прямо дрожь пробирает! - сказала г-жа де ла Бодрэ. - Он осуществляет все мечты, каким вы предавались в двадцать лет! - ответил прокурор. Нынешнее положение Дины не выдерживало в ее глазах сравнения с тем, что ожидало ее в будущем. Еще накануне Анна де Фонтэн при встрече с ней отвернулась, не желая видеть своей задушевной подруги по пансиону Шамароль. И Дина подумала: “Я графиня, на моей карете будет синий герб пэра, в моем салоне - политические и литературные светила... Посмотрю я, как-то ты тогда!.." Как некогда презрение к свету толкнуло ее на путь личного счастья, так теперь предвкушение этой маленькой радости послужило решительным толчком для нового переворота. В один прекрасный день, в мае 1842 года, г-жа де ла Бодрэ заплатила все свои хозяйственные долги и положила тысячу экю на пачку погашенных счетов. Отправив мать и детей в особняк ла Бодрэ, она, одетая, как на прогулку, стала ждать Лусто. Когда бывший повелитель ее сердца возвратился к обеду, она сказала ему: - Мой друг, домашним обедам конец. Госпожа де ла Бодрэ приглашает вас обедать в “Роше де Канкаль”. Пойдете? Она увлекла Лусто, озадаченного ее лукавым и независимым видом: ведь еще утром эта женщина рабски угождала малейшим его прихотям; но она тоже два месяца играла комедию! - Госпожа де ла Бодрэ расфрантилась, как для “премьеры”, - сказал он, употребляя сокращение, обозначающее на газетном жаргоне первое представление. - Не забывайте об уважении, которое вы обязаны оказывать госпоже де ла Бодрэ, - сказала внушительно Дина. - Я больше не знаю, что значит слово “расфрантилась”... - Дидина бунтует? - удивился он, взяв ее за талию. - Дидины больше нет, вы убили ее, друг мой, - ответила она, высвобождаясь. - Я даю вам первое представление: на сцене - графиня де ла Бодрэ... - Так это верно? Наше насекомое - пэр Франции? - Указ о назначении будет сегодня вечером в “Монитере”; так сказал мне господин де Кланьи, который сам переходит в кассационный суд... - Действительно, - сказал журналист, - социальная энтомология должна была иметь своего представителя в палате... - Мой друг, мы расстаемся навсегда, - сказала г-жа де ла Бодрэ, подавляя дрожь в голосе. |
