Я попытался кричать, но понял, что не услышат. Расстояние метров двести с лишним, да рёв моторов. Тут меня осенило, ведь есть автомат. На выстрелы точно среагируют. Нагнувшись, я протянул руку к оружию.

Вот только справа высунулась чужая рука, ухватившая автомат за цевьё. А через мгновение в челюсть прилетел удар кулаком. Удар был не такой сильный, но я стоял в неудобной позе, а потому не удержался на ногах и упал. А следом мне прилетел второй удар, прикладом моего же автомата по переносице. В голове что-то хрустнуло, свет померк, и я провалился в омут беспамятства…

Открыл глаза я с трудом. Они явно заплыли от удара. Хотя, судя по вкусу крови на губах, большой гематомы быть не должно. Окружающая действительность не порадовала. Её и видно было плохо, перед глазами всё плыло. Но даже то, что я смог разглядеть, было отвратительно.

Во-первых, моё положение. Я был абсолютно голым, и при этом висел на каких-то перекладинах. Два мощных деревянных бруса, скреплённые в виде буквы Х. Руки и ноги прочно примотаны толстой проволокой. Явно не для хорошего дела меня распяли.

Во-вторых, передо мной у небольшого костра сидели двое, чьи физиономии мне категорически не понравились. Это были молодые парни, наверное, и двадцати лет не исполнилось. Оба были полуголыми, так что я прекрасно мог видеть, что они истощены до крайности, натуральные узники концлагеря. Если бы я в самом начале не затупил, мог бы легко победить обоих в рукопашной. А кроме ужасной худобы, я смог разглядеть не менее ужасные шрамы на телах, судя по ровным и симметричным бороздам, наносились они намеренно. А кроме шрамов имелась обильная татуировка, с какими-то рунами, стилизованной свастикой и ещё чем-то непонятным. Даже их лица были покрыты шрамами и татуировкой. Психи? Сектанты?

Мысли в голову приходили одна хуже другой. А они, сидя у костра, безостановочно бормотали, увидев, что я очнулся, стали говорить громче. Скоро я стал разбирать слова. Они молились, молились Одину, час от часу не легче. Сектанты. Теперь-то что? Вряд ли они меня связали, чтобы в свою веру обратить.

До меня долетали слова:

— Жертва… бог голоден и сердит… жертва… сердце воина… насытить бога, вернуть его милость… братство возродится, придут новые воины, мы обучим их и сделаемся, как первые…

От бессилия хотелось проблеваться. Какого беса? Я ведь почти дошёл, а тут… места ведь безопасные. Принесут в жертву, два безумных сектанта, которые с головой не дружат. Убив меня, они убьют всю надежду человечества.

Болтали они ещё долго. Иногда совещались друг с другом, иногда произносили странные фразы в воздух. Я узнал, что им следует пролить кровь во имя бога, насытить его и вкусить её самим. А потом вкусить свежей плоти воина, которая даст им силы, съесть его сердце, чтобы придать твёрдость духу. А потом они наберут новых детей, воспитают их братьями, научат воевать. Я пытался возражать, говорил, что никаких детей они сейчас днём с огнём не найдут, говорил, что мне нужно в Башню, что за меня любой выкуп дадут. Говорил громко, они меня точно слышали, более того, постепенно у меня начиналась истерика, мне было страшно, по-настоящему страшно. У меня текли слёзы, я был готов на коленях вымаливать пощаду, да только сложно это сделать, когда ты привязан. Раньше я и подумать не мог, что окажусь таким слабаком, но теперь…

Увы, с тем же успехом я мог обращаться к статуе непонятного мужика в пиджаке. Что стояла неподалёку и чудом уцелела среди всеобщего хаоса. Они продолжали впадать в религиозный экстаз, воздевая рука к небу и распевая нечленораздельные псалмы.