Всегда полезно поставить себя на место противника и попытаться понять логику его действий.

Как бы я поступил, если бы моей задачей было изъять эти купчие, провонявшие санпропускниками и теплушками уходящего века? Устроил бы засаду во дворе Мюйра. Это если бы я не знал, кто такой Мюйр. Но я знал. И знал, что от этого старого паука можно ожидать любой подлянки. Он мог назначить встречу с Томасом не дома, а в каком‑нибудь другом месте. Это место могло быть заранее оговорено. Когда? Не в кабинете. Там об этом разговора не было. Вот когда: во время прогулки Мюйра по Тоомпарку со скромным молодым человеком по фамилии Пастухов.

Я понял, что рассуждаю так, как может рассуждать только один человек – Юрген Янсен.

Он знал, о чем Мюйр говорил с Томасом в кабинете. Он знал, о чем Томас говорил с Крабом, – из прослушки и из рассказа самого Краба. Он не знал только одного: о чем Мюйр говорил со мной в Тоомпарке.

Что же он после этого делает? Он едет к Мюйру и разговаривает с ним, как сообщил Артист, эмоционально. Разговор, вероятно, был тяжелым. Отпечаток его лежал на всем облике старого паука. Янсен не добился того, чего хотел. А если верить Мюйру, он хотел выкупить у него купчие. И тогда возле гостиницы появляется черный «мицубиси‑монтеро».

И все становится на свои места.

Я не могу посылать этих шестерых на «монтеро» к дому Мюйра, а должен пустить их по следу «линкольна». И лишь когда я понимаю, что Томас меня обставил, появляются «паджеро» во дворе Мюйра и два взвода на подъездах к российскому посольству. Чтобы эти купчие не оказались там, откуда их не выцарапаешь никаким способом. А шестеро профи на «монтеро» устраивают засаду на заднем дворе гостиницы. И если бы не предупреждение Боцмана, туда бы мы и подъехали.

Значит, все‑таки купчие.

А вот тут‑то и начиналось самое непонятное.

Если верить предположениям Мюйра, наследство эсэсовца могло стоить до тридцати до ста миллионов долларов. Бабки очень серьезные, но все‑таки, на мой взгляд, не настолько серьезные, чтобы рассматривать их как главный мотив в действиях Янсена. Чтобы прибрать их к рукам, вовсе не нужно было выстраивать такую сложную схему с фильмом «Битва на Векше» и с торжественным перезахоронением останков Альфонса Ребане. И уж вовсе не вязалось это с активностью эстонской агентуры в расположении 76‑й Псковской воздушно‑десантной дивизии и с просчитанным аналитиками УПСМ социальным взрывом во второй половине марта.

Поэтому я и решил, что всю эту неожиданно всплывшую историю с недвижимостью Альфонса Ребане можно считать боковым ответвлением основного сюжета, пасынком на стволе.

Выходит, ошибся.

А тогда что все это означает?

Ответ мог дать только Янсен.

Если в свалке у входа в гостиницу серый кейс не перехватили его люди, то Янсен должен возникнуть в нашем номере с минуту на минуту.

Он и возник.

Мы сделали не слишком настойчивую попытку раздеть Томаса и перенести его в спальню. Но он так брыкался и возмущенно мычал, что мы огранились тем, что сняли с него ботинки и оставили на диване в гостиной. Его темный плащ был в грязи, на голове прощупывалась обширная шишка. Но никакой опасности для его жизни не было.

Муха довольно энергично выразил свое отношение к склонности некоторых эстонцев, вроде бы ревностных католиков, к явно языческому поклонению древнегреческому богу Бахусу, и мы махнули на Томаса рукой. Достал он нас сегодня по полной программе.

Я позвонил в ресторан и заказал в номер ужин на три персоны, имея в виду, что Артист, просидевший несколько часов в машине возле дома Мюйра, явится голодный, как партизан после рейда по тылам противника. Через полчаса в дверь позвонили, официант вкатил двухэтажный столик, уставленный закусками и круглыми мельхиоровыми судками под крышками. Но вошел не только официант.