– Наконец‑то, – заметил кто‑то негромко.

– Так вот, теперь вы об этом знаете. Повторяю, джентльмены, эта операция может оказаться опасной. Мы даём вам возможность все обдумать. Ваш отказ от участия не вызовет возражений. Против нас там серьёзный противник. Разумеется, – он улыбнулся, – у наc тоже парни что надо.

– Это точно, – подтвердил кто‑то.

– Как бы то ни было, у вас целая ночь на раздумье. Отправляемся завтра в восемнадцать ноль‑ноль. Вот тогда передумывать будет поздно. Все понятно? Хорошо. Мне больше нечего добавить.

– Встать! Смирно! – скомандовал капитан Рамирес. Все вскочили и вытянулись. Офицер вышел. Теперь наступила очередь капитана:

– О'кей, вы слышали, что он сказал. Подумайте как следует, парни. Мне хотелось бы, чтобы все вы приняли участие в операции – чёрт возьми, да мне понадобится каждый из вас, – но если предложение вам не по душе, лучше скажите сразу. Есть вопросы ко мне? – Вопросов не было. – Хорошо. Кто‑то из вас знает таких, кто пострадал из‑за наркотиков. Родственники ли это ваши или друзья, я не знаю. Теперь у нас есть возможность расквитаться. Эти мерзавцы разлагают нашу страну, и наступило время преподать им небольшой урок. Подумайте об этом.

Если возникнут сомнения, сразу сообщите мне. Я не буду против. – По его лицу и голосу было ясно, что всё обстоит как раз наоборот. Всякий, кто пожелает уклониться от участия в операции, окажется слабаком в глазах их офицера, а это будет вдвойне неприятно, потому что Рамирес вёл за собой отделение, разделяя с ними все лишения и трудности, также, как и они, обливаясь потом всё время подготовки. Он повернулся с вышел.

– Черт побери, – заметил, наконец, Чавез. – Я подозревал, что дело окажется серьёзным, но чтобы так... проклятье...

– У меня был приятель, который умер от слишком большой дозы, – произнёс Вега. – Он даже не принимал наркотики всерьёз, баловался, что ли, по‑видимому, состав оказался плохим. Это перепугало меня до смерти. С тех пор я сам не притрагивался ни к чему. Я тогда страшно разозлился. Томас был другом, близким другом. Попадись мне тот мерзавец, что продал ему эту отраву, я познакомил бы его со своим пулемётом.

Чавез задумчиво кивнул, насколько это позволял его возраст и знание окружающего мира. Он вспомнил банды своего детства, казавшиеся ему такими жестокими, но теперь это напоминало шалости. Теперь схватки за свою территорию перестали определять, кто правит кварталом. Теперь были схватки за большие деньги, за право торговать наркотиками в определённом районе, и суммы, о которых шла речь, более чем оправдывали убийства. Вот это и превратило место, где он вырос, из района нищеты в зону военных действий. Бывшие соседи Чавеза порой боялись ходить по улицам своего квартала – там сновали люди с наркотиками и револьверами. Пули случайно залетали в окна и убивали сидящих перед телевизорами, а полицейские зачастую опасались заглядывать сюда и приезжали лишь группами, такими многочисленными и так вооружёнными, что они походили на оккупационную армию... и все из‑за наркотиков. А те, кто был этому причиной, жили в роскоши и безопасности в полутора тысячах миль отсюда...

Чавез даже не задумывался над тем, как искусно управляли им и его товарищами – даже капитаном Рамиресом. Все они были военнослужащими, постоянно готовыми защитить свою страну от врагов, являлись продуктом системы, забравшей у них молодость и энтузиазм и наградившей взамен целеустремлённостью и чувством гордости за свои успехи, направлявшей их безграничную энергию в определённое русло и требовавшей от них только преданности. Поскольку военнослужащие рядового и сержантского состава приходят в армию главным образом из бедных слоёв общества, они быстро узнают, что их принадлежность к национальным меньшинствам не имеет значения – армия ценит поступки независимо от цвета кожи или акцента.