Зрение у него было таким, что повергло в шок офтальмологов, а по координации он превосходил эквилибриста на трапеции под куполом цирка; кроме того, Бронко обладал гораздо более редким даром, известным в небольшом обществе лётчиков‑истребителей как нюх на ситуацию. Уинтерс всегда ощущал, что происходит вокруг. Самолёт был такой же неотъемлемой частью этого молодого человека, как мышцы собственной руки. Он передавал свои желания самолёту, и F‑15С немедленно повиновался им.
Сейчас Бронко барражировал в двухстах милях от побережья Флориды, со стороны Мексиканского залива. Сорок минут назад он взлетел с базы ВВС в Эглине, пополнил баки от воздушного танкера КС‑135, и в настоящий момент у него было достаточно топлива, чтобы оставаться в воздухе не меньше пяти часов, если экономить горючее, что он и собирался делать. Вдоль бортов самолёта находились топливные ячейки. При обычных условиях там находилось бы до восьми ракет, но для операции, предстоящей сегодняшней ночью, ему требовались только снаряды для 20‑миллиметровой вращающейся авиапушки, а эти снаряды всегда хранились на борту самолёта, потому что их вес был необходим для поддержания равновесия.
Бронко описывал гигантские овалы над предписанным ему районом, до предела уменьшив скорость. Его тёмные, ничего не упускающие глаза непрерывно смотрели то в одну, то в другую сторону, разыскивая ходовые огни другого самолёта, но вокруг виднелись одни звезды. Ожидание ничуть не беспокоило его. Откровенно говоря, Бронко испытывал чувство невыразимой, тихой радости от того, что налогоплательщики его страны были настолько глупы, что платили ему свыше тридцати тысяч долларов в год за то, что он с готовностью делал бы бесплатно, а то и сам готов был приплачивать. Ну что ж, сказал он себе, пожалуй, именно это я делаю сегодня.
– Два‑шесть «Альфа», говорит восемь‑три «Квебек», как слышите? – раздалось по радиосвязи. Бронко нажал кнопку на ручке управления.
– Восемь‑три «Квебек», это два‑шесть «Альфа». Слышу вас хорошо. – Канал радиосвязи был шифрованным. Только два самолёта пользовались этой ночью для обмена шифрованными донесениями – единственным в своём роде алгоритмом; любой, включивший радиоприёмник на их частоте, услышал бы завывание радиопомех.
– Видим цель на экране, пеленг один‑девять‑шесть, расстояние два‑один‑ноль от нас. Двухмоторный. Курс цели ноль‑один‑восемь. Скорость два‑шесть‑пять. Конец.
Никакого приказа не последовало. Несмотря на защищённость радиосвязи, переговоры были сокращены до минимума.
– Принято. Конец.
Капитан Уинтерс передвинул штурвал влево. Курс и скорость, необходимые для перехвата, автоматически возникли у него в уме. Истребитель повернул к югу.
Уинтерс опустил нос самолёта и чуть‑чуть увеличил скорость. Гирокомпас указывал курс 180. Вообще‑то ему казалось, что он жестоко обращается с истребителем, совершая полёт на такой малой скорости, однако на самом деле двигателям ничто не угрожало.
Капитан Уинтерс увидел перед собой двухмоторный «Бич» – самолёт, чаще всего используемый для перевозки наркотиков. Это означало, что на его борту находится скорее кокаин, чем марихуана, занимавшая куда больше места, Бронко остался доволен – его мать наверняка искалечил кокаинист. Он выровнял свой F‑15 прямо в хвост «Бича» примерно в полумиле от него. Ему доводилось перехватывать самолёт с грузом наркотиков уже восьмой раз, но впервые он мог что‑то предпринять. Раньше ему даже не разрешали передавать информацию о контрабандистах таможенной службе. Бронко проверил курс цели – для лётчиков‑истребителей любой самолёт, кроме чётко опознавшего себя как «свой», являлся целью – и взглянул на приборную панель. Радиопередатчик с направленной антенной находился в подвесном обтекаемом контейнере под центром фюзеляжа и был соединён с радиолокатором, замкнувшимся на «Биче». |