— Если вы не будете вести бой по-настоящему, за вас возьмусь я и разделаюсь с каждым по очереди, — выходил из себя Трентам.

— Бьюсь об заклад, он не собьет и крема со сладкого пудинга, — проговорил Томми, и на этот раз его слова достигли ушей Трентама, который к неудовольствию инструктора тут же перепрыгнул через канаты и, сказав «посмотрим», велел тренеру надеть ему боксерские перчатки.

— Я проведу по три раунда с каждым из этих двоих, — говорил Трентам, пока инструктор нехотя шнуровал ему перчатки.

Все в зале прекратили свои занятия и наблюдали за тем, что происходит.

— Ты первый. Твоя фамилия? — спросил капитан, показывая на Томми.

— Прескотт, сэр, — ответил Томми с ухмылкой.

— Ах да, осужденный, — процедил Трентам и тут же прогнал с лица усмешку, как только Томми начал кружить по рингу, пританцовывая и стараясь держаться от него на безопасном удалении. Во втором раунде Трентам стал наносить отдельные удары, но недостаточно сильные, чтобы причинить вред Томми. Он приберег это унижение для третьего раунда, в котором нокаутировал Томми таким апперкотом, которого парень из Поплара никогда не видел. Томми уносили с ринга, когда Чарли надевал свои перчатки.

— Теперь твоя очередь, рядовой. Как твоя фамилия?

— Трумпер, сэр.

— Ну что ж, приступим, Трумпер, — только и сказал капитан, прежде чем начал с ним сближаться.

Первые две минуты Чарли защищался хорошо. Используя канаты и угол, он уходил вниз и в стороны, вспоминая навыки, приобретенные им в детском клубе Уайтчапела. Он чувствовал, что мог бы даже задать капитану хорошую трепку, если бы тот не обладал очевидным преимуществом в росте и весе.

На третьей минуте Чарли стал держаться увереннее и даже нанес один-два удара ко всеобщему удовольствию наблюдавших. Когда раунд подходил к концу, он понял, что выстоял в этом поединке. По сигналу колокола, возвестившему об окончании раунда, он опустил перчатки и повернулся, чтобы отправиться в свой угол. Но секундой позднее сжатый кулак капитана опустился сбоку на его переносицу. Раздался громкий хруст, и Чарли повалился на канаты.

В зале стояла мертвая тишина, пока капитан расшнуровывал свои перчатки и уходил с ринга. При этом его единственными словами были: «Никогда не забывай об обороне».

Изучив состояние лица своего приятеля в тот вечер, когда Чарли лежал в своей кровати, Томми только и сказал:

— Извини, дружище, это все я виноват. Этот гад — садист. Но не беспокойся, если немцы не доберутся до ублюдка, это сделаю я.

Чарли смог лишь слегка улыбнуться.

К субботе оба они достаточно поправились, чтобы встать вместе со своей ротой в длинную очередь за денежным довольствием и получить у казначея причитающиеся им пять шиллингов. В течение трех часов увольнения в тот вечер пенни исчезали гораздо быстрее, чем двигалась перед этим очередь за ними. Однако Томми по-прежнему удавалось получить на них больше, чем любому из рекрутов.

К началу третьей недели Чарли с большим трудом мог натянуть на распухшие ноги выданные ему сапоги из грубой кожи, но, видя по утрам ряды ног на казарменном полу, он понимал, что другим было не легче.

— Наряд на работу тебе, парень, это уж точно, — прокричал капрал. Чарли взглянул на него, но слова были адресованы Томми, лежавшему на соседней койке.

— За что, капрал? — спросил Томми.

— За состояние твоих простыней. Ты только посмотри на них. Можно подумать, что у тебя тут побывало за ночь три женщины.

— Только две, если честно вам признаться, капрал.

— Меньше разговаривайте, Прескотт, и не забудьте явиться сразу же после завтрака на работу в уборные.