|
Знала, как добиться от старика всего, что ей нужно. Когда мы с ней только познакомились, почти три года назад, он распалялся при одной мысли о том, что она придет. Она всегда приносила его любимый шоколад или бутылку охлажденного вина, чтобы выпить с ним по стаканчику. Обожала слушать его истории, хотела знать обо всех картинах, над которыми он когда-либо работал, – кому они принадлежали, что он с ними делал, что с ними сталось. Марко часто жаловался, что жена не хочет слушать его рассказы. А Дениз Кэкстон ловила каждое слово или, по крайней мере, заставляла его в это верить.
– Вы когда-нибудь работали с картинами, которые она приносила в его мастерскую? – Да, у нее был талант находить спящие шедевры, она покупала какие-то выцветшие холсты либо по чьему-либо совету, либо руководствуясь чутьем. «Кто это, Марко? Скажите, кто скрывается под этой грязью, mi amore». Она уговаривала его работать практически над всем, что приносила. А главное, почти всегда он хотел, чтобы я присутствовал во время ее визитов – смотрел, как она с ним флиртует. Как будто хотел дать мне понять, что молодая женщина совсем потеряла из-за него голову, что это не просто игра его воображения. – А когда он изменил к ней отношение? Юн нон ответил не сразу, сначала уточнил: – Это вам миссис Варелли сказала? – Да. Мол. Дени уже не радовала его, как раньше. – Я не могу назвать вам точную дату этой перемены, но синьора не ошиблась. Визиты миссис Кэкстон стали реже. Теперь она нечасто приходила одна, и все ее заигрывания прекратились. – А кого она приводила с собой? – Друзей, клиентов – откуда мне знать? Варелли выгонял меня из мастерской. Раз не было никакого флирта, то надобность во мне отпала. Чэпмен был недоволен. – Но хоть некоторых-то вы должны знать, нет? Дайте нам зацепку. Это были мужчины? Женщины? Молодые или старые? – Она редко приходила с теми, кого я знал, например, с Брайаном Дотри. Раза два привела женщину – может, даже ту даму, что вы мне описывали, с французской косой. Севен или Сетте, как там ее. Но в основном ее сопровождали мужчины, двое или трое разных за последние месяцы, когда она рассталась с мужем. – Вы можете их описать? Вы их узнаете, если увидите? И снова Кэннон пожал плечами. Очевидно, не обратил внимания на этих посетителей. – Обычные люди. Трудно сказать, узнаю или нет. Вы должны понять, детектив, что если Марко Варелли не работал над картиной, то я был рад оттуда слинять. Для меня полезнее было посетить музей, чем оказаться немым свидетелем при беседе Марко с богатыми коллекционерами. Зачем мне их светские сплетни? Чэпмен встал и принялся расхаживать у Кэннона за спиной. – За последние три года кто-нибудь еще провел с Марко Варелли столько же времени, сколько вы. Подумав, Кэннон ответил: – Нет. Разве что его жена. – А знает ли кто-нибудь, что и о ком Варелли думал? – Нет, думаю, нет такого человека. – У них есть дети? – Нет. – Наверно, вы были ему вместо сына? – Не совсем. Но он был очень добр ко мне. – А что больше всего волновало его в этом мире, Дон? Забудьте о его жене и ответьте. – Вы знаете ответ. Он жил ради великого искусства… ради того, чтобы трогать шедевры, смотреть на них, вдыхать их запах, мечтать о них. – И вам он передавал свое наследие. – Ну, я не был его единственным учеником. В музеях по всему миру работают эксперты, которые… – Бросьте, мистер Кэннон. Вы провели с ним бок о бок последние три года. Трудно поверить, что у него осталось от вас много секретов. |
