– Проснулся, чтобы посмотреть на часы, и включил на секунду настольную лампу. Выстрела я не слышал, только стекло рассыпалось. Подумал – от ветра, форточка была открыта. А потом манекен вдруг упал. Кинулся поднимать, увидел дыру в голове, и тогда сообразил, что стреляли…
– Откуда стреляли?
– Да с любой крыши или с водонапорной башни, – пожат плечами Ставров. – Сейчас милиция оцепила поселок, ищут. Правда, не думаю, что найдут, – приехали поздно. А рыбинских слишком мало.
– Значит, если бы свет включил я…
– Нет, Константин Григорьевич, окна спальни выходят на море. Сейчас штормит, с катера не попасть, да и пограничники уйти не дадут. Только со стороны поселка.
Губернатор постоял над куклой и показал Ставрову глазами на дверь.
– Что ты по этому поводу думаешь, Николай Борисович? – спросил, оказавшись с полковником тет‑а‑тет.
– Думаю, вы поспешили перевести охрану в обычный режим, – уверенно отвечал полковник. – В дело вступил дублер Портнова.
– Кто, кроме сотрудников охраны, знал, что я еду в Рыбино? – в упор посмотрел на него губернатор.
5
Телефон в Париже не отвечал ни в час, ни в два, ни в три часа ночи.
Евгений не находил себе места. Вышагивая по комнате, как лев по приемной ветеринарной поликлиники, он уже не думал ни об осадном своем положении, ни о Грошевской, которая и без того занимала в его размышлениях столько места, что он окрестил ее «девушкой моей мечты». Он проклинал себя зато, что не связался с Климанковичем сам, хотя и тому было оправдание: захочет ли откровенничать с чужим человеком Климанкович, и что он вообще за человек…
«Ой, да не бреши ты хоть сам себе! – цинично покривился Внутренний Голос. – Ну, захотел с Валерией поговорить, раскаялся, соскучился, а тут повод подвернулся!..»
Евгений успел вымыть полы в Саниной квартире, посмотреть последний выпуск новостей, в котором Грошевская участия не принимала, размяться, сделать десятка полтора мощных комплексов высшего мастерства, просидеть полчаса в медитации, избавляясь как от дурных, так и от умных мыслей, принять душ, напиться чаю, до того как телефон вновь взорвался продолжительной трелью:
– Париж ожидаете?
– Да, да!
– Говорите!
– Алло, Женя?
– Валерия, привет! Говори, я слушаю тебя!..
– Сколько у меня времени?
– Сколько нужно, я звоню из квартиры!
– Значит, так. Я связалась с Аньером по телефону, дома была Римма. Лев уехал в Париж, она дала его координаты, и мы встретились здесь. Так что ездить мне никуда не пришлось. Ты слушаешь?
– Да, да, да!
– Вот что он мне рассказал… За день до отъезда они ездили в Париж вместе с приятелем Льва на его машине. До этого они уже были в Париже, но Павел воспользовался оказией, чтобы навестить, как он сказал, отца своей знакомой и поснимать…
– Отца?!
– Слушай и не перебивай, я сама собьюсь!.. Это оказался эмигрант, который живет здесь с восьмидесятого года. В прошлом – драматург, диссидент, преследовался, был сослан на пять лет в Красноярский край, лечился в Сербского и Кащенко – принудительно, как ты сам понимаешь, в последнее время жил в Набережных Челнах…
– Фамилия его как?! – снова нетерпеливо перебил Евгений.
– Фамилия его Ветлугин Алексей Фадеевич.
– Как?!
– Вет‑лу‑гин!.. Говорили они с Павлом недолго. Павел хотел снять его на видео, но тот наотрез отказался. Мнительный, повсюду мерешится ГБ, к тому же алкаш. |