«Зачем же Гридину, который скрывал от всех то, что у него есть дочь, выдавать за дочь ту, которая и вовсе таковой не является? – думал Кравцов, набирая скорость. – Ответ тут может быть только один‑единственный: Гридин не знает ее в лицо. А значит, вообще не знает о том, что у него есть дочь. Иначе подмена была бы невозможна… Вот почему так старательно инсценировали причастность Грошевской к убийству Козлова: они держат Гридина на поводке, чего‑то требуют от него и готовятся подставить эту бабу в случае, если он откажется выполнять их требования! Дескать, твоя дочь убила выступавшего против тебя журналиста (не иначе, как по твоему наущению!), и ты скрываешь ее… Вне сомнения, это понял Козлов и заплатил за это жизнью. Потому‑то они так рьяно доставали Столетника! Только он пожаловал из Москвы, пристрелить или сбить его машиной не так просто: сперва им надо выяснить, на кого он работает… Но подмена дочери Гридина должна выясниться! А значит, участь этой Грошевской предрешена: найдут ее обезображенный до неузнаваемости труп… Рухнет «таврия» с какой‑нибудь скалы… Кто же эта камикадзе? Чем ее купили?.. Она что же, не понимает, какой «приз» ее ожидает за исполнение этой роли?..»

Вопросов хватало, но теперь у Кравцова были все основания искать ответы на них вместе с губернатором Гридиным. В том же, что версия эта была единственно возможной и потому верной, он не сомневался. Он готов был поставить на последнюю, припасенную на собственные похороны сотню долларов, что ни на какой другой шампур шашлык последних событий не нанизать!.. Если бы, конечно, Столетник не прокутил эту сотню в «Таверне».

«Москвич» свернул в направлении, обозначенном указателем «СУТЕЕВО 30», и помчал по разбитой грузовиками асфальтированной дороге к лиману.

– Когда они приезжали, Алевтина Васильевна? – в комнату Кравцов пройти отказался, оставался у дверей.

– Рано утром, в начале восьмого.

– Что вы им сказали? Это очень важно.

Женщина окончательно была сбита с толку и не знала, как себя с ним вести. Что, если и он заодно с теми, которые выдали себя за милиционеров?

– Ничего… Я ничего не знаю. Оставьте меня! Я уже говорила Жене: не нужно никакого…

– Алевтина Васильевна. Женя в опасности. Неужели вы не хотите помочь спасти его?

– Я не знаю, ничего не знаю… Как я могу помочь?

Кравцов вздохнул, посмотрел на часы.

– Дайте мне те документы, которые он у вас оставил. Договор и ваше заявление.

Она молчала. И без того расшатанная нервная система на такие испытания рассчитана не была.

– Нет у меня никаких документов. – Более всего Алевтина Васильевну угнетала необходимость лгать. – Почему… почему я должна вам верить?

Кравцов прошел в комнату, сел за стол и положил руки на скатерть.

– Ну хорошо, – заговорил он не сразу. – Сейчас я попробую вам объяснить, почему мне можно верить… Скажите, Алевтина Васильевна, вы регулярно читали «Губернские ведомости», когда был жив Павел?

– Да.

– Вы помните сообщение об убийстве заместителя директора судоремонтного завода в декабре девяносто четвертого?

– Что‑то припоминаю… Какой‑то сумасшедший убийца?..

– Никакой он не сумасшедший, но сейчас не в этом дело. Вы, случайно, не помните фамилию этого замдиректора?

– Нет…

– Я вам напомню. Его звали Кравцов Николай Андреевич…

Она вдруг догадалась, недоверие в ее взгляде сменилось сочувствием.

– Отец рассказал мне, – продолжал Кравцов, – что с некоторых судов, которые заходили на верфь для ремонта, автофургон увозил странный груз… Вы, конечно, догадываетесь, что суда, находящиеся на ремонте, вообще не должны разгружаться… Фургон принадлежал Приморскому АОЗТ «Сульфат».