– Почему?

– Не знаю, возможно, потому, что Павел, как я уже сказал, был обласкан Зыряновым. В общем, не пошла в номер очередная статья Козлова. Выпускающий указал ему на недостатки, Шпагин потребовал фактографических уточнений, консультации экспертов из нашего филиала Института экономики.

– О чем была эта статья?

– Да статья‑то, собственно, рядовая, ничем не примечательная – о ходе приватизации, кажется, или что‑то в этом роде. Но и в ней Паша умудрился сделать далеко идущие выводы, а когда статью не приняли – полез в бутылку. – Полянский маленькими глотками допил кофе и вдруг улыбнулся, словно вспомнил о своей ребячьей провинности, тепло и снисходительно: – Знаете, он ведь был добрым, все это напускное, свойственное демонстративной личности.

– Какой, какой?

Полянский наклонил голову, посмотрел на Евгения поверх очков:

– Де‑мон‑стра‑тив‑ной, – произнес по слогам и небрежно уточнил: – По классификации профессора Леонгарда. Такие люди склонны считать, что по отношению к ним проявлена несправедливость, испытывать жалость к себе, хотя бы для того, чтобы судить, насколько эта жалость обоснована, требуется объективная оценка со стороны.

Спрашивать, кто мог дать такую «объективную оценку», Евгений не стал – и без того было ясно.

– И что же было дальше?

– Дальше?.. Дальше, дальше… А! Дальше он поехал во Францию по линии Союза журналистов.

– Интересно. По логике акцентуированной личности, классифицированной Карлом Леонгардом как «демонстративная», Павел должен был использовать подобное предложение как повод для написания очередной статьи: «Журналиста хотят купить зарубежной поездкой», не так ли?

Полянский выразительно посмотрел на часы, пожал плечами.

– Вы психолог? – поинтересовался он, обозначив на лице подобие улыбки.

– Отчасти. Я перебил вас?

– Ничего страшного. Я думаю, от той поездки Павел не отказался потому, что она давала ему возможность опубликовать эту статью во Франции. К тому времени «Фальсификаторов» перепечатало «Русское слово» в Париже. А присутствие на европейском конгрессе независимых журналистов позволяло ему выйти на органы массовой информации других стран. Не знаю, насколько это предположение соответствует действительности. Я ответил на ваш вопрос, с каких пор в нем стали происходить перемены?

– А в чем они, эти перемены, выражались, Виктор Денисович? – спросил Евгений. – Вы смотрите на часы, я вас задерживаю?

– Нет, отчего же… Еще кофе?

– С удовольствием. – Евгений поспешно поднялся и пошел к буфетной стойке, упредив вялый порыв Полянского.

Резные столы из темного, благородной породы дерева в основном пустовали: не то переход губернии на капиталистический путь развития вносил коррективы в лимит рабочего времени, не то «нефтяники» почитали посещение буфета за роскошь. Цены здесь вдвое превосходили московские, тем не менее Евгений купил пару бутербродов, бутылку пепси и кофе, предполагая растянуть «ланч» на максимальное время: в велеречивом повествовании Полянского явно чего‑то недоставало.

При виде бутербродов тот заметно оживился, отпустил несколько замечаний по поводу мокрого снега и влияния химической промышленности на климатические изменения во Вселенной.

– Нельзя ли от перемены климата к переменам в характере Козлова? – вежливо попросил его Евгений.

– Да, да… Вы спросили, в чем они выражались?

– И каковы были причины, по вашему мнению?

– О причинах я уже говорил: Шпагин подставил ему ножку.