Они вышли в коридор, дошли до лифта.

– Виктор Денисович, что все‑таки было утром третьего марта?

Полянский вызвал лифт, сунул руки в карманы пиджака и вздохнул:

– Не знаю, что рассказывали вам вахтеры, но думаю, что добавить нечего. Представьте себе мое состояние – ничего не помню, все как в тумане…

– А все‑таки?

– Я постучал. Павел не отозвался. Постучал сильнее. Тишина. Спустился к вахтеру, узнал, что он не выходил и что Нелли ушла поздно, кажется, в час ночи. Я заглянул в замочную скважину, на ручке висела косынка. Тонкая, полупрозрачная красная косынка – я видел, она носила ее на шее.

– Она что, всегда там висела?

– Да нет, всегда, когда Павел был в комнате, с обратной стороны торчал ключ. А на этот раз ключа не было.

– А почему вы выбили дверь? Что‑нибудь почувствовали?

– Почувствовал?.. Я перед этим постучал ему кулаком и даже, по‑моему, ногой. Мертвый бы проснулся! Простите, нелепое сравнение… Спустился опять на вахту, позвонил от дежурного по телефону – тишина, никаких гудков. Ни коротких, ни длинных.

– Да? А Битник мне об этом не рассказывал.

– А его там и не было. Ему в восемь нужно было смену сдавать, они всегда обходят общежитие перед концом смены, проверяют запоры на окнах.

– Почему же не было гудков?

– Потом оказалось, что шнур обрезан в двух местах – у розетки и у аппарата.

– Вы вернулись и сломали дверь?

– Я вернулся и сломал дверь. До этого ее уже ломали – Паша как‑то ключ потерял, так что замок держался на честном слове. Он сидел за столом, положив голову на руки, будто спал. Все бумаги вокруг, постель, стена, абажур настольной лампы, его футболка – одним словом, все было в крови. У меня мысли об убийстве не было, я подумал, что он вскрыл себе вены. Все как‑то, знаете, связалось… Ну, бросился вниз по лестнице, чуть не упал, очки разбились. Крикнул Егору Александровичу, чтобы он вызывал милицию – я без очков и номера на диске не увижу.

– Что именно крикнули?

– Что крикнул?.. Не помню. А какое это имеет значение?

– Да нет, никакого, разумеется. Ну‑ну, вы вернулись наверх и?..

– Вернулся, закрыл дверь и стал ждать милицию.

– В комнату не входили?

– За кого вы меня принимаете? Я ведь детективы читаю. Зачем мне лишние неприятности?

Лифт остановился. Они вышли, подошли к турникету.

– Красивые у вас очки, – улыбнулся Евгений.

– Запасных не было, пришлось купить, – хмуро ответил Полянский. – Что, удовлетворил я ваше любопытство? Если вопросов больше нет…

– Только один, Виктор Денисович, только один: за что все‑таки убили Козлова?

Полянский засмеялся, помотал головой:

– Вы бы еще спросили кто!

– Ну, это как раз просто. Стоит лишь понять, кому это было выгодно.

– Это не ко мне.

– Я понимаю. Спасибо.

Солнце тонуло в перьях облаков, было ветрено. Столичное шоссе гудело нескончаемым транспортным потоком, состоявшим в основном из иномарок. Евгению показалось, будто он находится сейчас не в России и не на Западе, а между двумя мирами, в полосе отчуждения. Три чашки черного кофе, выпитые с утра, заставляли сердце стучать чаще обычного, создавая иллюзию беспокойства.

Евгений перешел через улицу и не спеша направился вдоль газона, отделявшего тротуар от городского сквера. Перед глазами у него все еще стоял «диск‑жокей» Полянский. Ложь, казалось, исходила из самой натуры этого человека, за каждым его словом чувствовалась неприязнь к Павлу. «Честный и неподкупный» Козлов в его характеристике представал карьеристом, способным переступить через труп родной матери.