– Виктор Денисович, а Нелли Грошевская не имела отношения к этим переменам?

Полянский усмехнулся, выдержал паузу, которой ему хватило на то, чтобы доесть бутерброд.

– Я с той же степенью вероятности могу предположить, что причина его дурного настроения таилась в контракте, который его вынудили подписать французские спецслужбы во время пребывания в Париже, – произнес он с плохо скрытой иронией. – Паша не посвящал меня в свои амурные дела.

– Но вы ее знаете?

– Знаю. Думаю, получись у них семья, они бы удачно дополняли друг друга. Он старше, мудрее, непримиримее. Она полна энергии, но более осторожна в силу недостатка опыта. Впрочем, я не психоаналитик.

– И не нужно, – обрадовался Евгений выводу, к которому пришел Полянский. – Расскажите мне только то, что видели.

– В смысле?.. Я что же, по‑вашему, в замочную…

– Да нет же, Виктор Денисович! Я знаю, что в ночь, когда было совершено убийство, Нелли навещала Козлова. Случалось, ночевала у него и прежде.

– Люди взрослые. Иногда он оставался у нее. Было время… осенью… в редакции начинали подумывать о свадебном подарке. Потом у них что‑то разладилось.

– Когда?

– Заметно это стало после возвращения Павла из Франции. Она перестала появляться, а Павел почти не выходил из комнаты, много работал. Несколько раз я видел его пьяным.

– Пьяным?

– Ну, не «в стельку», разумеется, а так… в изрядном подпиши. Чего раньше с ним не случалось. И уж тем более он никогда не пил в одиночестве, а утром третьего марта в его комнате оставалось восемь бутылок из‑под красного французского вина «Рошель». Не знаю, чем оно ему так понравилось. Я пробовал, оно продается в супермаркетах. Так, ничего особенного.

– А что он писал?

– Что‑нибудь о Франции, наверно. Рукописи изъяли.

– Он и раньше просил вас его будить или только в этот раз?

– Нет, отчего же, случалось и раньше.

– Вы стучали ему в стену?

– В дверь. Маринка с Вовкой в это время еще спят. Я выходил и стучал ему в дверь. Причем весьма настойчиво, по его же просьбе – пока не отворит. Потому что, бывало, он ответит: «Слышу, спасибо, Витя, встаю!», а сам переворачивался на другой бок и продолжал спать.

– Ясно. И что же Нелли?

– Нелли?.. А, ну да… Короче, недели за две до смерти, сразу после его возвращения из отпуска, у них произошла основательная размолвка.

– Вы сказали, из отпуска?

– Из краткосрочного – брал пять дней за свой счет.

– Куда он ездил?

– К матери в Сутеево. Так, по крайней мере, он сказал, – Полянский внимательно посмотрел в глаза Евгению и отчего‑то померкшим, подозрительно‑извиняющимся тоном произнес: – Я ведь уже говорил обо всем этом в прокуратуре?

– Возможно, но я не имею отношения к прокуратуре, – обезоруживающе улыбнулся Евгений. – Мы были просто приятелями. Войдите в мое положение: я приезжаю к нему в гости и вдруг узнаю, что его убили. И по рассказу вахтера получается, что вы – один из последних, кто видел его живым, и первый, кто узнал об убийстве. Понимаете? Что же мне, повернуться да yехать, ничего не узнав?

Евгений почувствовал, что в шаткую версию о праздном любопытстве Полянский не поверил.

– Да нет, конечно, – согласился он. – Но странно получается: его приятель спрашивает, что он был за человек.

Отказать ему в логике было трудно.