– Как это… снимает?

– На видео. Иностранца женят.

Он вышел, не сказав ни слова, и до самой парадной двери слышал вслед ее сумасшедший хохот.

Нужно было обладать либо недюжинной силой воли, либо гипертрофированным чувством юмора, чтобы не броситься под трамвай или не захохотать наподобие этой Инки‑Алены‑Аллы, сестры делового педераста из «Парсуны». Он шел по улице с бешеной скоростью и собирался идти так до тех пор, пока встречный ветер не приведет его в чувство и он не перестанет быть опасным для общества. Мысль о том, что стоило перейти через дорогу от «Агфы» – и ему не пришлось бы сталкиваться с окружением этого проклятого Ярика, приводила Евгения в замешательство. Сказать, что ему не повезло, означало бы ничего не сказать. В довершение ко всему трамвай, в который он вскочил в последнюю секунду, оказался не тем и привез его в какие‑то трущобы – пришлось возвращаться обратно, успокаивая себя счетом по‑корейски.

В три часа дня под торжественные звуки марша Мендельсона он вошел во Дворец бракосочетания на Лесном бульваре.

Несмотря на то, что брачуемый обликом походил на еврея, он оказался российским подданным и запечатлевать его на видеопленку никто не собирался. Опросив полдюжины помощников Гименея по оргвопросам, Евгению наконец удалось выяснить, что Ярик уехал с предыдущей свадьбой в ресторан «Причал», который находится в гавани. И хотя никто не мог поручиться, что он не сойдет на полпути к «Причалу» или не успеет напиться до того, как изложит обстоятельства покупки видеокамеры «Сатикон», Евгений принял решение ехать туда немедленно, потому что за гостиницу теперь придется платить так или иначе и на поездку в Измайлово денег все равно не хватит.

Дорога в гавань была ему знакома. Он попытался дочитать очерк Павла, но буквы сливались, строчки прыгали, и это занятие пришлось отложить…

В ресторан «Причал» его не пустили охранники. Несколько откормленных провинциальных жлобов прогуливались по фойе, провожая жадными глазами худосочных девиц. Пушки необъятных калибров выпирали под стильными пиджаками. Они были средоточением душ и помыслов своих владельцев и имели назначение обеспечить благополучное завершение банкета.

– Да не гость я, ребята! – заверял охранников Евгений. – Мне срочно нужен человек, который снимает здесь на видео. У него дома неприятности, где ваше милосердие?

Разговор происходил через входную дверь из толстого полупрозрачного стекла. Приходилось говорить громко – в банкетном зале гремела музыка, стучали каблуки танцующих и раздавались пьяные выкрики.

– Что там у него? – тоном неопохмелившегося прокурора поинтересовался двухметровый стриженый верзила в белой сорочке с козырем[4].

– Мать с ума сошла, – оглянувшись, сообщил Евгений, и для пущей убедительности повертел пальцем у виска. Потом решил, что этого недостаточно: – И сестра тоже.

Стриженый заморгал, подождал, пока известие пропитает его организм и дойдет до головы.

– Что, обе?

– Вот именно. Стал бы я из‑за одной сюда приходить!

Охранники о чем‑то посовещались, один из них лениво направился к широкой лестнице.

– Сейчас позовем, подожди, – сказал стриженый и сочувственно покачал головой. Случай массового сумасшествия произвел на него неизгладимое впечатление.

Напарник вернулся через пять минут в сопровождении раскрасневшейся девицы в длинном узком платье с оборками. Шаг длинноногой девицы был намного шире, чем позволяло сделать платье, и потому ей пришлось поднять подол до бедер и придерживать его на таком уровне обеими руками.

Лязгнув запорами, охранник впустил Евгения.

– Вам Ярика? – дыхнув на него селедкой в винном соусе, спросила девица.